Перекрестившись, брат Костяшки пробормотал молитву за упокой души брата Тимоти.
— Теперь мы точно знаем, что Тим не убежал в Рено за двумя «эр». Шерифу придется взглянуть правде в лицо, обеспечить детям защиту, о которой ты говоришь.
— Хотелось бы, чтобы он обеспечил, но пока рассчитывать на это не стоит. Тела у нас по-прежнему нет.
— Может, у меня что-то с ушами, но вроде бы ты сказал, что нашел его тело.
— Да, сэр, я нашел его тело, но теперь от него осталась разве что первая пара сантиметров лица, завернутая, как крышка банки с сардинами.
Глядя мне в глаза, брат Костяшки обдумал мои слова.
— Ты говоришь что-то непонятное, сынок.
— Да, сэр, непонятное. Я все расскажу, когда мы доберемся до школы, и после моего рассказа все станет еще более непонятным.
— И ты думаешь, этот русский парень, он как-то с этим завязан?
— Он — не библиотекарь, а если раньше и был могильщиком, то не ждал, когда работа придет к нему, сам ею себя обеспечивал.
— Этого я тоже понять не могу. Как твое плечо?
— Немного побаливает, но терпимо. А с головой все в порядке, заверяю вас, сотрясения мозга не было.
Половина одетых для непогоды монахов уже занесла свои вещи в вездеходы, вторая половина толпилась у дверей, когда брат Саул, он в школу не ехал, подошел к нам, чтобы сказать, что телефоны аббатства замолчали.
— Так обычно и бывает в такую сильную непогоду? — спросил я.
Брат Костяшки покачал головой.
— За все годы, проведенные мною здесь, может, случалось один раз.
— Есть еще мобильники, — напомнил я.
— Что-то подсказывает мне, что с мобильниками будет та же история, сынок.
Даже в хорошую погоду мобильная связь в этом горном районе была не очень устойчива. Я выудил мобильник из кармана куртки, включил, мы подождали, пока осветившийся экран сообщит нам дурные новости, и он сообщил.
Получалось, что в момент кризиса, если б он наступил, нас лишили надежной связи между школой и аббатством.
— Когда я работал у Мартинелли, для схожих ситуаций у нас была одна фраза, которую мы произносили, если случалось слишком много странных совпадений.
— Никаких совпадений нет, — напомнил я.
— Разумеется. Мы говорили: «Кому-то из нас ФБР вставило «жучка» в задний проход».
— Хлесткая фраза, сэр, но я был бы счастлив, если бы речь шла о ФБР.
— Ну, я тогда принадлежал к темной стороне. Тебе бы лучше сказать русскому, что обратного билета у него нет.
— Его ключи у вас.
С ящиком для инструментов в одной руке и бейсбольной битой в другой последний одетый в комбинезон и куртку монах вышел за дверь. Русского в комнате не было.
Когда брат Костяшки и я покинули приемную, Родион Романович уже отъезжал на первом вездеходе, загруженном монахами и их снаряжением.
— Будь я проклят! — вырвалось у меня.
— Ты поосторожней с такими словами, сынок.
— Он взял оба комплекта ключей.
Романович доехал до поворота за церковь и остановился, вероятно дожидаясь, пока я последую за ним.
— Это плохо, — я покачал головой.
— Может, Бог счел необходимым вмешаться и ты пока просто не понимаешь, что это как раз хорошо.
— В вас говорит вера или неуемный оптимизм мыша, который спас принцессу?
— В принципе, первое не так уж и отличается от второго. Ты поведешь вездеход?
Я протянул брату Костяшки ключи от второго вездехода.
— Нет. Хочу просто сидеть и ругать себя за глупость.
Глава 37
Небо, похоже, подсвечивало день меньше, чем укрытая белоснежным одеялом земля, словно настоящее солнце умирало, а из земли рождалось новое, пусть и холодное, которое давало немного света, но никакого тепла.
Брат Костяшки ехал следом за дьявольски хитрым библиотекарем, держась на безопасном расстоянии, я сидел рядом и дулся на себя. Восемь монахов и их вещи занимали второй, третий и четвертый ряд сидений вездехода.
Вы могли бы ожидать, что монахи будут сидеть тихо, молчаливо молиться, медитировать и изобретать новые способы сокрытия от человечества того очевидного факта, что церковь — инопланетная организация, решившая установить власть над миром посредством контроля разумов. Об этом знал еще мистер Леонардо да Винчи, и тому свидетельство — его самый знаменитый автопортрет, на котором он изобразил себя в пирамидальной шапке из оловянной фольги.
Опять же время нашей поездки, первый час дня, приходилось на период Меньшего молчания, которое соблюдалось до той степени, которую позволяла выполняемая монахами работа, но монахи разболтались. Они тревожились из-за своего пропавшего брата, Тимоти, волновались из-за того, что неизвестные личности хотят навредить детям в школе. В голосах слышались страх, смирение, но и радость от осознания того, что им доведется стать храбрыми защитниками невинных.
— Одд, нам всем предстоит умереть? — спросил брат Альфонс.
— Я надеюсь, что никто из нас не умрет, — ответил я.
— Если мы все умрем, шериф будет опозорен.
— Я не могу понять, — подал голос брат Руперт, — как наша смерть может привести к позору шерифа.
— Заверяю тебя, брат, — ответил ему брат Альфонс, — я говорил не о том, что наша массовая смерть станет приемлемой ценой за поражение шерифа на следующих выборах.
— Одд, кто эти убийцы детей? — спросил меня брат Квентин, который одно время служил в полиции. Сначала патрульным, потом детективом отдела расследования убийств.
— Мы еще не знаем наверняка, — я повернулся к нему. — Но точно знаем: что-то грядет.
— И каковы доказательства? Очевидно, недостаточно конкретные, чтобы убедить шерифа? Угрожающие телефонные звонки, что-то в этом роде?
— Телефон не работает, — ответил я, — так что никаких угрожающих звонков больше не будет.
— Ты уклоняешься от ответа? — спросил брат Квентин.
— Да, сэр, уклоняюсь.
— Получается у тебя ужасно.
— Я стараюсь как могу, сэр.
— Нам нужно знать имя нашего врага, — настаивал брат Квентин.
— Мы знаем, — ответил за меня брат Альфонс. — Имя его — легион.
— Я говорю не про нашего абсолютного врага, — покачал головой брат Квентин. — Одд, мы не собираемся выступить против Сатаны с бейсбольными битами?
— Если это Сатана, запаха серы я не учуял.
— Ты опять уклоняешься от ответа.
— Да, сэр.
— А с чего тебе уклоняться от ответа на вопрос, Сатана это или нет? — спросил с третьего ряда брат Августин. — Мы все знаем: если это не сам Сатана, то какие-нибудь антирелигиозные фанатики или им подобные, не так ли?
