Едва они спели последнюю песню, стадион озарился фейерверками, даже на экране это смотрелось впечатляюще. Фотографии заполонили «Твиттер» – огни фейерверка и лица пятерых юношей с еле заметными слезами на глазах. Знать бы, что в этот миг чувствовал Чжэ Ён.
Билет до Нью-Буффало уже куплен, список вещей составлен, я даже выбрала три книги, которые возьму с собой. Предвкушение сменялось волнением и так по кругу. Как и всегда перед встречей с Чжэ Ёном. Но эти чувства больше не сковывали меня, как раньше. От беспокойства получалось отвлечься – не насовсем, но насовсем и не надо, – и сосредоточиться на бабочках, порхающих в животе.
И все же в пятницу утром, открыв глаза, я почувствовала себя совершенно неготовой. Спала я не очень крепко, скорее дремала, будто мое тело считало минуты до пробуждения и готовилось вскочить с первыми лучами солнца. Будильник прозвенел очень рано, я успела собраться и снова проверить список вещей. Стараясь двигаться очень тихо, позавтракала, оделась и убрала в чемодан косметичку. Положила в рюкзак книги, бутылку воды, наушники, пачку печенья, пенал с карандашами и альбом.
Мэл тоже встала, помогла мне отнести вещи в прихожую. Обернувшись, я заметила, как она смотрит мне в лицо, будто пытается понять, что я чувствую.
– Будь осторожна, ладно? – Мэл обняла меня, и я кивнула ей в плечо. – И пиши, пожалуйста, каждый день. Даже если писать не о чем.
– Ладно, – пробормотала я.
Обычно Мэл никого не обнимает. Я рада, что сейчас она изменила своей привычке. Будто молча дала понять: «Я на твоей стороне». Никакие произнесенные вслух слова не были бы для меня важнее.
Надев рюкзак, я уже собиралась выйти из квартиры, как вдруг Лив распахнула дверь своей комнаты. Подбежала ко мне с сияющими глазами, протянула светло-розовый конверт.
– Можешь отдать это Чжэ Ёну?
– Не хотелось бы передавать ему любовные записки от младшей сестры, – с сомнением протянула я, осмотрев письмо.
Лив ткнула в меня конвертом, закатив глаза, мол, забирай.
– Чжэ Ён – не мой биас, так что не волнуйся.
Я непонимающе уставилась на нее. Биас?
Лив снова закатила глаза:
– Не мой любимчик в группе.
Вот оно что.
Забрав письмо, я убрала его в передний карман чемодана.
– Если я заскучаю по дороге и прочитаю его, тебе с этим жить, – поддразнила я.
Клянусь, еще чуть-чуть – и Лив закатит глаза в третий раз. С усмешкой подмигнув ей, я взяла чемодан за ручку и вышла из квартиры.
Все, что нужно знать о Нью-Буффало, можно понять по железнодорожной станции. Через город проходят ровно одни пути. Поезд останавливается у бетонной дороги, рядом крошечная скамейка, вокруг рассыпаются домики – идиллия маленького городка.
С тех пор как я была здесь в последний раз, прошли годы. Дорога, хотя и кажется знакомой, совершенно чужая. Дома вокруг станции такие же, как и семь лет назад. Даже граффити на мусорных баках остались прежними. А мне казалось, хотя бы что-нибудь должно измениться. Но то ли я что-то подзабыла, то ли действительно все точь-в-точь как раньше.
Сама того не заметив, я перешла на бег, чемодан покатился за мной, ровно стуча колесами. Улицы мне знакомы, я так часто носилась по ним, когда была маленькой, что и сейчас найду путь с закрытыми глазами. Дорога вела прочь от берега, прочь от района, где я прожила первые тринадцать лет жизни.
От станции до маленького коттеджа я добралась меньше, чем за пятнадцать минут. Там меня должен ждать владелец с ключами. Чжэ Ён приедет чуть позже. Небольшая мера предосторожности на случай, если кто-то заметит его и решит полюбопытствовать.
Как Чжэ Ён и говорил, домик закрывали деревья, окружали кусты и клумбы, из которых в летней жаре что-то жужжало. Со мной поздоровался седой старик. Помахал рукой с веранды у входа, быстро провел экскурсию по дому, передал ключи, пожелал хорошего отдыха и распрощался.
Вслед за ним я выглянула наружу, проследила, как он ушел по тропинке, оставив меня одну в коттедже. Солнце светило, было тепло, птицы щебетали на деревьях. Домик был маленький, желтый, с сине-зелеными ставнями и стеклянной входной дверью, обрамленной деревом, – увидев такую в Чикаго, я бы забеспокоилась, как бы не взломали. Но здесь, в таком спокойном и мирном месте, в окружении природы невольно расслабляешься. Мечта наяву – так мне кажется с тех пор, как я сошла с поезда.
Дверь, открываясь, громко скрипит, есть в этом какое-то особое деревенское очарование. Сразу за ней – гостиная с большим, пестрым ковром в узорах, плоским телевизором и бежевым диваном – воплощение уюта, я еще с улицы все так и представляла. Оставив чемодан с рюкзаком у дивана, я положила ключ на приставной столик и решила осмотреться, пока я одна.
Из гостиной открывался прекрасный вид на спальню с огромной кроватью, занимавшей полкомнаты. Мягкое покрывало, две подушки… Потихоньку я сообразила, что на эти дни мы с Чжэ Ёном останемся в полном одиночестве. Только мы вдвоем, в маленьком доме – как в сказке. Сердце от таких мыслей взволнованно застучало. А я не могла перестать улыбаться.
Кухня тоже граничила с гостиной. В ее дальней, более широкой части красовались панорамные окна. Гранитные столешницы, плита и холодильник из высококачественной стали. Не то чтобы я люблю готовить, но, глядя на сад и то, как обаяние загородного домика сочетается с современнейшими кухонными приборами, могу представить, почему здесь хочется что-то посерьезнее пиццы.
Я подошла к окнам, чтобы выглянуть наружу – и безмолвно замерла у стекла. Прямо передо мной оказалась двухэтажная веранда, а за ней, на несколько ступеней ниже, деревья расступались и открывался вид на воду. Песок, песок, еще больше песка, а за ним – синяя гладь. У домика, оказывается, есть собственный пляж! О котором Чжэ Ён ничего не сказал! Ужасно захотелось сбежать по ступеням вниз и зарыться ногами в теплый песок. Но тут предательски скрипнула входная дверь.
Затаив дыхание, я прислушалась. Сердце замерло на несколько секунд, все внутри будто сжалось. Что-то сразу же глухо зашумело, посыпались слова на корейском, подозрительно похожие на сдержанные ругательства.
Я завернула за угол и увидела Чжэ Ёна: он, морщась от боли, держался за колено. Я не удержалась от смеха. Под ногами у меня скрипнул пол, Чжэ Ён поднял голову, выпрямился. Его глаза искрились, темные волосы падали на лоб. У него на губах заиграла улыбка, повторяющая мою. Сердце застучало быстро-быстро, я рванула к Чжэ Ёну – ноги едва поспевали. Мы столкнулись носками ботинок, и я подняла взгляд, чтобы посмотреть ему в глаза.
– Знаешь, звук твоего смеха я люблю больше всего на свете.
От слов Чжэ Ёна мне стало тепло, радостно, в животе запорхали бабочки – все чувства смешались, и я невольно, привстав на цыпочки, положила руки ему на плечи и поцеловала в шею. И счастливо вздохнула, когда Чжэ Ён наклонил голову и тоже поцеловал меня – уже в губы, чуть прикусив верхнюю. От робости не осталось и следа. Прямо во время поцелуя я смахнула пряди с его лба – как же они раздражали на фотографиях!
