Лив перечисляла ингредиенты, а я доставала продукты и выкладывала на стол. Она руководила каждым шагом: мы приготовили тесто, разлили по формам, отправили все в духовку. Затем сделали крем, нарезали клубнику, вытащили из духовки коржи и, дав им немного остыть, собрали все воедино. Печь мне нравилось гораздо меньше, чем моей сестре, но в последние недели нам не часто удавалось провести время вместе. В этом была доля и моей вины. Я находилась в затруднительном положении, все больше сближаясь с Чжэ Ёном, при том что Лив – ярая фанатка NXT и, вероятно, очень хотела бы узнать о них что-нибудь личное… Примирить эти две стороны моей жизни оказалось сложно.
На приготовление торта у нас ушло два часа. Но результат действительно того стоил, хоть кухня и напоминала к концу готовки поле битвы. Миски громоздились на каждой свободной поверхности, а в центре замерла Лив – единоличная властительница Хаоса. Волосы и щеки у нее были перепачканы мукой, а сама она с головой ушла в работу: старалась как можно аккуратнее украсить торт клубникой.
Я не удержалась и сфотографировала эту картину, чтобы отправить Чжэ Ёну. Лив от напряжения даже по-кошачьи высунула кончик языка. Как я могла не запечатлеть такой момент? Секунду подождав ответ Чжэ Ёна, я обратила внимание на время. Быстро подсчитала: в Корее было девять или десять. Ничего удивительного, если в это время он дает интервью, репетирует хореографию или работает над альбомом и поэтому не может посмотреть сообщение. Дни, проведенные вместе, избаловали меня. Никакой разницы часовых поясов, никакой работы, учебы, не нужно тратить время на кого-то или что-то еще, кроме друг друга.
Пытаясь заглушить разочарование, я спрятала телефон и осмотрела торт. Лив только что разместила на нем последнюю клубничку.
– Думаю, мы неплохо справились. – Лив сделала шаг назад. – Как, по-твоему, не слишком криво?
– В этом его изюминка.
Усмехнувшись, Лив достала из ящика нож и отрезала нам по кусочку. Включив телевизор, мы расположились в гостиной. Торт получился таким вкусным, что, едва попробовав, я тут же захотела еще. Мне казалось, торт будет жирным из-за крема, но нет: легкий и нежный, а клубника добавила фруктовой свежести.
– Я опасалась, что рецепт слишком сложный, – заметила Лив, доедая свой кусок. – А все оказалось очень легко.
Хотела бы я знать, что Лив подразумевает под «легко». Прояви я желание самостоятельно испечь такой торт, это наверняка закончилось бы катастрофой.
Остановиться мы смогли, только когда уничтожили почти половину. Я заранее предчувствую проблемы с пищеварением, но оно того стоило. Мы вполуха слушали шедшую по телевизору документалку про животных. Лив переписывалась с кем-то по телефону, а я была чрезвычайно занята тем, что пыталась не умереть от обжорства.
– Ой, – внезапно пробормотала Лив. – Чуть не забыла.
– Что?
– Завтра же годовщина смерти мамы с папой. – Она обронила это как бы невзначай, походя, и мне понадобилось несколько секунд, чтобы уловить смысл ее слов. Когда же до меня дошло – тут же перехватило дыхание.
Глава 26
Голова пошла кругом. Даже сделав над собой огромное усилие, я так и не смогла перестать думать о том, что впервые забыла о годовщине смерти родителей. Я была так занята бардаком в своей жизни.
И все-таки. Как… как же я могла забыть?
Не помню, как я уходила из гостиной и что говорила Лив. Видимо, просто встала и ушла, потому что очнулась, уже стоя на коленях перед кроватью и пытаясь отыскать под ней маленькую коробку, которую всегда там хранила. Наконец, я нащупала шероховатый картон, ухватила коробку за угол и аккуратно вытащила на свет. Прислонившись к кровати, положила ее на колени.
Я включила маленькую лампу на тумбочке. Лампа была не очень яркой, но ее вполне хватало, чтобы не сидеть в потемках. Маленький круг света, в центре него – я, а вокруг пляшут тени.
Коробка была уже старой и не очень красивой. Я вытащила ее из мусора, когда мы с Лив переехали к Мэл. Уголки растрепались, сама коробка пахла старой бумагой, которая долгое время валялась позабытой. Но задачу свою коробка выполняла на славу: она защищала самые дорогие для меня воспоминания. А доставала я их каждый год в один и тот же день.
Я подняла крышку и положила ее на пол. И мама тут же приветливо улыбнулась мне с фотографии. На снимке она, должно быть, ненамного старше, чем сейчас Мэл. На руках мама держит маленький сверток, из которого выглядывает крошечное личико. Мама смотрит в камеру с такой теплотой и любовью, что сердце у меня болезненно забилось. Я знала точно, в каком порядке лежали фотографии: сначала только мама, потом родители перед нашим домом. Лив тогда уже подросла и научилась бегать. Ее размытый кусочек попал на последний кадр.
Тринадцать фотографий на все тринадцать лет, что родители были в моей жизни. Остальные фотоальбомы и воспоминания надежно упакованы в ящики в подвале – но именно эти я всегда держала под рукой. Эта коробка – одна из немногих вещей, что у меня остались. Я рассматривала содержимое каждый год в один и тот же день. День, когда моя жизнь в корне изменилась. В день, когда погибли мои родители.
«А ты едва не забыла», – прошептал мрачный голос у меня в голове.
Я пыталась не обращать на него внимание, но избавиться от мук совести оказалось не так-то просто. Без напоминания Лив я бы и не вспомнила. А ведь я совсем недавно ездила в родные места, навестила наш старый дом. Как такое вообще могло случиться?
Сердце болезненно сжалось из-за чувства вины. Подтянув колени к груди, я обвила их руками, стараясь стать как можно меньше.
Я не осмелилась покинуть круг света, опасаясь, что меня поглотят тени. Мне так хотелось, чтобы Мэл с Лив оказались рядом, это желание снедало меня изнутри. Я еще больше съежилась, пытаясь унять эту боль.
С годами воспоминания тускнели. Сначала я не смогла вспомнить цвет маминых глаз. Потом ее смех, запах. Папины растрепанные волосы. Его объятия, которые когда-то казались мне самым безопасным местом на земле.
Мы с сестрами так редко говорили о родителях, что иногда мне начинало казаться, будто я их просто выдумала. В этот день Лив, вернувшись из школы, обычно закрывалась на кухне и воспроизводила все мамины рецепты, какие только могла вспомнить, я пряталась в комнате, а Мэл с головой уходила в работу. Это, пожалуй, хуже всего: мы переживали день смерти родителей не плечом к плечу, а поодиночке. Ночью было не легче. И сегодня будет так же. Мне нужен покой, вот бы как улитка спрятаться в своей раковине, пока этот день не кончится. Но просто отключить голову не получалось: не помогали ни книги, ни музыка. Я не могла перестать думать о родителях. И эти мысли заглушали все остальные. Я пыталась отвлечься на что-то приятное, чтобы вытеснить плохие воспоминания, но они всегда возвращались – и мне становилось еще больнее.
Рядом с подушкой лежал заброшенный телефон. Я не могла собраться с силами, даже чтобы взглянуть на него, не то что ответить на сообщения. Чуть раньше я написала Мэтту, что не приду в университет, отложила телефон в сторону и с тех пор его не трогала.
