— Слушаюсь, мефрау! — Гертджи склонилась еще
ниже. — Прошу извинить меня, мефрау! Покорно прошу извинить меня, минхейр
де Пумерланд!
— Ничего, красавица! — капитан игриво подмигнул
Гертджи и, ущипнув ее за подбородок, проследовал в сторону мастерской.
А следом уже подходили новые гости — почтенные господа Барент
Хармансен и Паулюс Шоонховен с женами, богатый холостяк Яан Клаесен Лейдеркерс,
господин сержант гвардии Рейнер Энжелен со своей сухопарой супругой, известной
на весь город сплетницей, и его коллега Ромбут Кемп…
Как всегда, последними появились молодые господа — красавец
лейтенант Биллем ван Рейтенбюрх, ближайший помощник капитана, и рослый,
представительный Ян Корнелиссон Вишер, знаменосец отряда муниципальной гвардии.
Господа гвардейцы столпились перед входом в мастерскую,
ожидая приглашения и негромко переговариваясь.
Здесь собрались самые знатные и уважаемые граждане славного
города Амстердама, те, на ком лежала высокая обязанность состоять в почетном
карауле во время посещения Амстердама высокородными особами королевской крови.
Именно стрелковая корпорация капитана Баннинга Кока пять лет
назад, во время пребывания в Амстердаме королевы-матери Марии Медичи, была
мобилизована для ее торжественной встречи.
В прочее время господа стрелки не слишком утруждали себя
заботами об общественной безопасности, от случая к случаю собираясь для
упражнений в стрелковом искусстве. Раз в год проводились соревнования по
стрельбе, за которыми, разумеется, следовал непременный торжественный банкет,
сопровождаемый игрой муниципального духового оркестра.
— Ну, что там минхейр ван Рейн? — проговорил
наконец господин капитан, в нетерпении потирая руки. — Он заставляет нас
ждать! Это неучтиво с его стороны!
И в эту самую минуту двери мастерской широко распахнулись.
Мейстер Рембрандт стоял напротив входа в домашнем кафтане,
вытирая испачканные краской руки, как будто только что закончил работу над
картиной.
— Прошу, — сухо проговорил он и отступил в
сторону, жестом приглашая гостей в просторную мастерскую и как бы снимая с себя
ответственность за дальнейшее.
Господа гвардейцы затихли и чинно прошли в ярко освещенную
комнату. Огромная картина стояла чуть в стороне, возле стены, и они не сразу
разглядели ее. Но как только разглядели — поднялся настоящий гвалт, как на
рыбном рынке, когда там ловят воришку.
— Что это? — воскликнул господин Шоонховен,
покраснев как вареный рак. — Может быть, это бродячий театр? Или
передвижной цирк? Разве так положено изображать самых знатных, самых почтенных
граждан города Амстердама? Никакого достоинства! Никакого уважения к нашему
высокому положению! К нашему весу в городском обществе! Это самая
оскорбительная, самая безнравственная картина, какую мне когда-нибудь случалось
видеть!
— Нисколько не похоже на прежние групповые портреты
нашей корпорации! — поддержал его моложавый Барент Хармансен. —Тот
портрет, который выполнил для наших дедов мейстер Дирк Якобе, был куда как
солиднее…
— Надеюсь, ты не оставишь этого без последствий,
Рейнер! — визгливо выкрикнула сварливая жена сержанта Энжелена. —
Какого-то наемного барабанщика видно едва ли не лучше, чем тебя! А ты ведь не
рядовой член корпорации…
— Тем не менее вашего супруга хотя бы можно
разглядеть, — обиженно проговорил Ян Клаесен Лейдеркерс. — Меня же
вовсе не видно! А я, между прочим, заплатил художнику точно такую же сумму! Сто
полновесных гульденов! Чем мои сто гульденов хуже, чем сто гульденов вашего
уважаемого супруга?
— Вот именно! — загалдели прочие господа
стрелки. — Мы все платили равную сумму, и имеем равные права! Художник
должен был изобразить нас с одинаковым вниманием и уважением!
— Как покойный мейстер Дирк Якобе! продолжал гнуть свое
Барент Хармансен. — Который, между прочим, взял за свою работу куда
меньшие деньги…
— Ну, тогда и времена были другие… — примирительным
тоном проговорил красивый господин Биллем ван Рейтенбюрх. — С тех пор, минхейр
Хармансен, все чрезвычайно подорожало. Вы ведь тоже, почтенный минхейр, за
шелка и сукна берете гораздо большую цену, чем ваш покойный батюшка!
— Так и ткани у меня куда тоньше и лучше
качеством! — господин Харменсен поспешно перешел в активную оборону. —
Или уж, по крайней мере, не хуже!
— И вообще, досточтимый минхейр Рейтенбюрх, —
поддержал старинного приятеля Ян Клаесен Лейдеркерс. — Ваша
снисходительность объяснима, вы вполне хорошо видны на этой картине, а меня, к
примеру, вовсе не видно!
— Вон там, сбоку, за правой рукой минхейра Ромбута
Кемпа, видно ваше лицо, — возразил господин ван Рейтенбюрх.
— Где? — Лейдеркерс приблизился к картине,
вгляделся в ее правый край и разочарованно протянул:
— И это все, что я получил за свои сто гульденов? Это же
просто издевательство! Где же то равенство, за которое сражались с испанцами
наши деды? Меня тут едва можно разглядеть!
Он еще ближе подошел к картине, распушил усы, как
готовящийся к драке кот, и запыхтел:
— А что это за поношенная шляпчонка у меня на голове?
Между прочим, я потратил немалые деньги на свою стрелковую экипировку, а меня
вырядили каким-то шутом гороховым!
— И вообще, — подхватил господин Барент
Харменсен. — Мейстер Рембрандт взял с нас такие деньги, а поскупился на
костюмы и экипировку! Вырядил в какие-то старые каски, которые давно уже не
приняты на вооружение! Где он только откопал это старье?
— А кто заплатил за этого нищего барабанщика, который
помещен едва ли не на самом видном месте? — снова раздался визгливый голос
супруги господина Энжелена.
— Господа, не угодно ли вина? — попыталась Гертджи
смягчить разбушевавшихся заказчиков.
Кое-кто из стрелков откликнулся на ее предложение, но
большая часть продолжала возмущенно обсуждать картину.
— А это еще что за маленькая ведьма? — не
унималась мефрау Энжелен. — С какой стати мой досточтимый супруг должен из
своего кошелька оплачивать ее изображение? Да еще и выписана она куда
тщательнее моего Рейнера!
— Не знаю, не знаю… — заговорил наконец минхейр Баннинг
Кок, он же — свежеиспеченный господин де Пумерланд. — Право, не знаю,
господа.., все мы знаем, что мейстер Рембрандт — достойный живописец..,
несколько его картин приобрел наш высокочтимый господин принц Фридрих Генрих
Оранский для своего дворца в Гааге, два полотна мейстера Рембрандта купил
английский король Карл.., может быть, у такого славного живописца были свои
соображения, когда он создавал столь странную картину? Я склонен все же
выслушать, что мейстер ван Рейн скажет нам в свое оправдание!
— Не собираюсь оправдываться! — хмуро проговорил
мейстер Рембрандт, выступив на середину комнаты. — Я не берусь учить вас
торговле и мореплаванию, производству шелков и сукон. Так и вы — не судите о
свете и тени, о красоте и уродстве. Оставьте это мне и поверьте: если вас
вспомнят через многие годы и даже столетия — то только благодаря этой картине!
