Глава 62
Эрика бродила по особняку, часто останавливаясь перед экспонатами коллекции европейского и азиатского антиквариата, которую Виктор собирал не одно десятилетие.
Как и происходило каждый вечер, девять членов прислуги: дворецкий, домоправительницы, повар, уборщики, садовники — удалились в свои комнаты, которые располагались над гаражом на десять автомобилей в глубине участка.
Они жили там как в общежитии, все вместе, мужчины и женщины. С минимумом удобств.
После десяти вечера слуги Виктору требовались редко, даже если он проводил вечер дома, но он хотел, чтобы прислуга, пусть все они принадлежали к Новой расе, постоянно находилась в особняке или в непосредственной близости от него. Чтобы он мог вызвать их в любое время дня и ночи. Чтобы не было у них других забот, кроме обеспечения для него максимального комфорта.
Эрику огорчали условия, в которых находились слуги. Они словно висели на стенных крючках, как инструменты, и хозяин брал их, когда возникала такая необходимость.
Ей приходила в голову мысль, что она сама находится в точно таком же положении. Но обладает большей свободой действий и может дни и ночи заниматься тем, что ее заинтересовало.
По мере того, как крепли ее отношения с Виктором, она надеялась, что сможет оказывать на него влияние. И прежде всего ей хотелось убедить его улучшить условия жизни прислуги.
Мысли о том, что другие нуждаются в ее поддержке, приводили к тому, что приступы отчаяния накатывали на нее все реже и реже. Заниматься тем, что тебя интересует, — это хорошо, но иметь какую-то цель, пусть и маленькую, куда приятнее.
В большой гостиной она остановилась, чтобы полюбоваться двумя инкрустированными комодами из черного дерева периода Людовика Пятнадцатого.
Старая раса создала произведения захватывающей дух красоты, так отличающиеся от всего того, что выходило из-под рук Новой расы. Эрику это ставило в тупик. Вроде бы никак не согласовывалось с уверенностью Виктора в том, что Новая раса превосходит Старую.
Виктор сам был большим ценителем искусства Старой расы. Вот и за два этих комода он заплатил более двух миллионов долларов.
Он говорил, что некоторые из представителей Старой расы достигали невероятных высот в искусстве, потому что их вдохновляла душевная боль. Глубокое чувство потери. Поиск смысла жизни.
Красота, однако, шла в ущерб эффективности. Создание прекрасного произведения искусства, говорил Виктор, не лучший способ расходования энергии, потому что не способствовало покорению природы и мобилизации человечества на достижение этой цели.
Раса, лишенная боли, раса, которой ее создатель указал предназначение и поставил перед ней цель, не нуждалась в красоте, потому что ей предстояло решить множество великих задач. Работая в одной команде, как пчелы в улье, все члены Новой расы направляли бы свои силы на обуздание природы, на решение проблем, с которыми не смогло справиться человечество, а потом, покорив Землю, Новая раса двинулась бы дальше, на другие планеты, к звездам.
Перед ними пали бы все барьеры.
Они сокрушили бы всех соперников.
Новые мужчины и Новые женщины не нуждались в красоте, потому что у них была сила. Те, кто чувствовал себя беспомощным, создавали искусство; красота становилась заменителем силы, которой они не могли обладать. Новой расе такой заменитель не требовался.
И, однако, Виктор коллекционировал произведения искусства и антиквариат Старой расы. Эрика задавалась вопросом: почему? Спрашивала себя, а знает ли сам Виктор ответ на этот вопрос?
Она прочитала достаточно книг, чтобы не сомневаться в том, что писатели Старой расы назвали бы его жестоким человеком. Но коллекция произведений искусства, собранная Виктором, давала Эрике надежду, что в нем, глубоко внутри, оставалась сердцевина жалости и нежности, которая при должном подходе еще могла проявить себя.
Не покидая большую гостиную, Эрика подошла к полотну Яна ван Гейсума,
[36]
датированному 1732 годом. И за это застывшее мгновение жизни Виктор заплатил миллионы.
На картине белые и пурпурные ягоды винограда могли брызнуть соком от самого легкого прикосновения. Спелые персики и сливы, казалось, светящиеся изнутри, раскатились по столу, ласкаемые солнечным светом.
Художник реалистично выразил красоту созревших плодов, но одновременно и очень тонко дал почувствовать, как эфемерна, сиюминутна красота даров природы.
Зачарованная гением Гейсума, Эрика, однако, подсознательно слышала какое-то поскребывание. Звук этот становился все громче и наконец отвлек ее от картины.
Повернувшись, чтобы оглядеть гостиную, она сразу увидела источник звука. Как пятиногий краб, лишенный глаз, по старинному персидскому ковру кралась отрубленная кисть.
Глава 63
Детектив Дуайт Фрай жил в бунгало, так заросшем плющом, что под зеленью скрылись крыши и самого дома, и крыльца. На каждом окне стояли ящики с цветами, всю северную стену занимала решетка с виноградными лозами.
Лужайку перед бунгало не выкашивали многие недели, половицы крыльца ходили под ногами. Бунгало в последний раз красили лет десять назад.
Если Фрай арендовал дом, владелец ему попался очень прижимистый. Если дом принадлежал Фраю, он слишком пренебрежительно относился к своей собственности.
Входная дверь была распахнута.
Сквозь сетчатую дверь Карсон видела грязно-желтый свет, просачивающийся из кухни. Кнопки звонка не нашла, поэтому постучала, потом постучала громче, крикнула: «Детектив Фрай? Эй, Дуайт, это О'Коннор и Мэддисон!» Появился Фрай, подсвеченный сзади, из кухни. По коридору шел, сильно покачиваясь, как моряк во время шторма.
Добравшись до сетчатой двери, включил свет на крыльце, моргнул.
— Что вам, говнюкам, нужно?
— А где же хваленое южное гостеприимство? — спросил Майкл.
— Я родился в Иллинойсе, — ответил Фрай. — И не следовало мне уезжать оттуда.
На нем были мешковатые брюки с подтяжками. Майка с пятнами пота открывала заросшие волосами дряблые груди, и Карсон знала, что они обязательно приснятся ей в кошмарах.
— Хирурга нашли, — сообщила она Фраю, — но нам нужно кое-что выяснить.
— Я же сказал вам в библиотеке… меня Хирург больше не интересует.
Волосы и лицо Фрая блестели, словно он опускал голову в бочку с оливковым маслом.
Принюхавшись к его дыханию, Карсон отступила на шаг.
— Мне нужно знать, когда ты и Харкер побывали в квартире Бобби Оллвайна.
Фрай покачал головой.
— Чем старше я становлюсь, тем меньше мне нравится вся эта кровища. Нынче никто никого не душит. Все только рубят и режут. Вот оно, чертово влияние Голливуда.
