Привет, мне очень скучно. – Джейн
Ты получила сообщения? – Джейн
Аууууу? – Джейн Су, поезд «Кью», Бруклин, Нью-Йорк
– О, она уже научилась дублировать текст, – говорит Майла. – Она считает, что надо подписывать сообщения, как письма?
– Наверно, я забыла про эту часть, когда показывала ей, как пользоваться телефоном.
– Это так мило, – говорит Майла. – Ты такая милая.
– Я не милая, – говорит Огаст, хмурясь. – Я… я колючая. Как кактус.
– Ох, Огаст, – говорит Майла. У нее очень громкий голос. Она совсем пьяная. Огаст совсем пьяная, понимает она, потому что она не перестает смотреть на Майлу и думать, какие классные у нее тени, и какая она красивая, и какое это безумие, что она вообще хочет дружить с Огаст. Майла берет ее за подбородок одной рукой, сжимая так, что у нее выпячиваются губы, как у рыбы. – Ты пирожное. Ты капкейк. Ты клубочек. Ты… ты маленькая сахарная тыковка.
– Я зубчик чеснока, – говорит Огаст. – Жгучий. Под пятьюдесятью слоями.
– И лучшая часть любого блюда.
– Фу.
– Нам надо ей позвонить.
– Что?
– Да, ну же, давай позвоним ей!
Это происходит как в тумане – Огаст не знает, согласилась ли она и зачем, но ее телефон в руке, и на нем идет звонок, и…
– Огаст?
– Джейн?
– Ты звонишь мне с концерта? – Джейн пытается перекричать «Новое отношение» Патти ЛаБелль, орущую из чьего-то блютус-динамика. – Где ты?
– Пасхальный обед! – кричит в ответ Огаст.
– Слушай, я знаю, что не очень-то дружу со временем, но я почти уверена, что сейчас поздновато для обеда.
– Ты что, теперь следуешь правилам?
– Ну нет, – говорит Джейн, тут же обидевшись. – Если тебя заботит, во сколько обед, то ты коп.
Она переняла это от Майлы, которой Огаст в итоге разрешила встретиться с Джейн еще раз и которая любит говорить о том, как все что угодно – оплата аренды вовремя, покупка рогалика с корицей и изюмом – делает тебя копом. Огаст улыбается при мысли о том, что ее друзья влияют на Джейн, что у нее есть друзья, что у нее есть тот, на кого могут влиять ее друзья. Она так сильно хочет, чтобы Джейн была рядом, что сует телефон в карман у сердца и начинает носить Джейн по вечеринке.
Это один из таких вечеров. Не то чтобы у Огаст уже были такие вечера – точно не такие, в которых она принимала непосредственное участие. Она ходила на вечеринки, но она не особый любитель выпить или покурить и уж точно не ослепительный собеседник. Она больше наблюдала за ними, как какой-то антрополог по домашним вечеринкам, и никогда не понимала, как люди могут так легко устанавливать и разрывать связи и разговоры, переключаться между настроениями и стилями речи.
Но она обнаруживает, что втянута в спор о поджаренном сэндвиче с сыром в одной группе («Как только ты кладешь туда какой-то белок, кроме бекона, эта хрень официально расплавлена», – высказывает свое мнение Джейн из кармана) и в почти беззаконную алкогольную игру в другой («Я не бросала коктейль Молотова ни разу в жизни», – говорит Джейн). В первый раз она не думает о том, чтобы сохранять бдительность на случай угрозы. Это люди, которых Исайя знает и которым доверяет, а Огаст знает Исайю и доверяет ему.
И рядом с ней Джейн, от чего она в охрененном восторге. С ней все легче, с ней она смелее. Джейн у нее в кармане. Карманная Джейн.
Она обнаруживает, что зажата между Люси и Уинфилдом, обсуждающими посетителей «Билли», перекрикивая музыку. Потом она обменивается шутками с парнем из винного магазина и смеется так сильно, что проливает свой напиток, а сестра Исайи при этом кричит:
– Не то чтобы все слетели с катушек, но я только что видела, как кто-то смешивал шнапс с соком, а еще кто-то сидит в ванне и раздает грибочки.
А потом каким-то образом она оказывается рядом с Нико, который не замолкает об экзистенциальном ужасе той ситуации, когда ты молодой и живешь во время изменения климата, и вертит нить разговора вокруг пальца, как волшебник. До нее доходит, как это иногда бывает, когда ты настолько пьян, что забываешь контекст, который выстроил твой мозг, чтобы понять: Нико – экстрасенс. Она дружит с самим экстрасенсом и верит ему.
– Можно задать тебе личный вопрос? – говорит ему Огаст, когда группа рассасывается, и слышит, как дрожит ее голос.
– Мне отключиться? – говорит Джейн из кармана.
– Неееет, – говорит Огаст в телефон.
Нико смотрит на нее поверх своего напитка.
– Валяй.
– Когда ты понял?
– Что я транс?
Огаст моргает на него.
– Нет. Что ты экстрасенс.
– А, – говорит Нико. Он качает головой, и клык, свисающий с его уха, качается. – Когда кто-то задает мне личный вопрос, он всегда про транссексуальность. Это в самом низу списка интересных вещей обо мне. Но забавно, что ответ тот же. Я просто всегда знал.
– Правда? – Огаст отдаленно думает о том, как постепенно натыкалась на осознание того, что она бисексуалка, о годах сбивающих с толку влюбленностей, которые она пыталась объяснить. Она не может представить, каково это – всегда знать о себе что-то такое огромное и никогда не ставить это под сомнение.
– Да. Я знал, что я мальчик, и я знал, что моя сестра – девочка, и я знал, что люди, которые жили в нашем доме до нас, развелись, потому что у жены был роман на стороне, – объясняет он. – Я даже не помню, чтобы признавался в своем самоощущении родителям или говорил, что вижу то, чего они не видят. Просто всегда все было так, как было.
– А твоя семья, они?..
– Да, – отвечает Нико. – Они крутые католики.
– Клево, – говорит голос Джейн.
– Очень клево, – соглашается Огаст, вставая и поправляя юбку. Она рада. Она бы ударила ножом любого, кто плохо относился к Нико, даже его родителей. Она тянет его за руку. – Пошли.
– Куда?
– Ты должен быть в моей команде в «катись-взрывай».
Из ниоткуда появляется потрепанное офисное кресло, и Уэс расчерчивает скотчем пол коридора, пока Майла стоит на столе и выкрикивает правила. На кухонном столе появляется ассортимент защитного снаряжения: два велосипедных шлема, сварочные очки Майлы, лыжная экипировка, которая, наверно, принадлежит Уэсу, одинокий наколенник. Огаст вешает лист бумаги на стену и просит Исайю помочь составить турнирную сетку – из двух пьяных мозгов получается один умный мозг – и все готово, кухня расчищена, подбадривающая толпа собрана у противоположных стен, игра начинается.
