– Да хватит о поваренке! – прервал ее доктор Островски. – Что там написано?
Какое-то время Нина изучала открытки, затем пожала плечами.
– Ничего особенного. Первое послание датировано маем семьдесят первого года. Автор надеется, что адресат чувствует себя хорошо. Сестра автора переехала в Лион. Мать автора болеет. А сам автор собирается осенью приехать в Москву с туристической экскурсией. Во втором письме, тремя годами позже, сообщается о кончине мамы, которая, как мы помним, болела еще в первом, и выражается сожаление, что адресат не смог приехать на похороны. Вот и все. Что тут такого интересного, кроме повода затащить меня в постель?
– Что интересного? – переспросил Игаль. – Фамилия автора. Неужели ты не обратила внимания?
Она перевернула открытку, чтобы перечитать обратный адрес.
– Клиши. Ромен Клиши. Я должна его знать? Хотя звучит и в самом деле знакомо…
Доктор Островски скептически хмыкнул.
– Неужели не помнишь? Альмерия. Краевед Фернандо. Рассказ о местном анархисте и его помощнике. Так вот, помощника звали Андре Клиши. По словам Фернандо, его использовали, чтобы заманить камрада Нуньеса к месту ликвидации. Какой-никакой, а след. Других вариантов у нас все равно нет.
– Да-да, теперь припоминаю… – Нина поднялась с постели и накинула халат. – А это не может быть простым совпадением?.. Знаешь, я сварю кофе. Мне надо уходить, но ты, если хочешь, оставайся.
– Нет, зачем же? – Игаль сел на кровати. – Я должен вернуться в Хайфу.
Госпожа Брандт с хрустом потянулась, соблазнительно приподняв полы короткого халатика.
– Конечно, как же иначе? – бросила она по дороге в кухню. – Жена, работа, жизнь… Тогда что, профессор? Поедем трахаться в Лилль?
* * *
В Лилль они приехали на поезде из Брюсселя и на сей раз удовольствовались одним гостиничным номером – как определила это Нина, сугубо в целях экономии. Дома Игаль сказал, что собирается выяснить перспективы шабатона еще и в Католическом Лёвенском университете.
Жена удивленно подняла брови:
– Зачем тебе Лёвен? Ты ведь уже договорился с Мадридом. Или испанцы – меньшие католики?
Пришлось ненаучно и несолидно врать о соображениях научной солидности, которые-де требуют представить ученому совету по крайней мере два авторитетных варианта. Наташа выслушала, пожала плечами и явно взяла что-то на заметку. Это не могло хорошо кончиться – женщины чувствуют подобные вещи на уровне инстинкта. Но доктор Островски ничего не мог с собой поделать. Теперь он уже не очень понимал, что именно заставляет его продолжать погоню за прошлым – необходимость разобраться в судьбе деда Наума или необъяснимая тяга к Нине Брандт, к ее циничным шуточкам, к ее подчеркнутой беспринципности, безоглядной свободе в поступках и изобретательной разнузданности в постели – то есть ко всему тому, что еще совсем недавно представлялось абсолютно чуждым духу ученого специалиста по сопротивлению материи.
Обратный адрес, указанный на открытках, привел их к жилому дому недалеко от площади Шарля де Голля. Открывшая дверь молодая женщина отрицательно покачала головой: нет, семья Клиши здесь давно не живет – переехали лет двадцать тому назад, куда – неизвестно.
Нина с досадой цыкнула зубом – нужно же было лететь в такую даль, чтобы упереться в тупик! Теперь ищи-свищи этого Ромена Клиши – во Франции людей с таким именем наберется несколько тысяч. Да и где гарантия, что он остался в стране, а не переехал, к примеру, в соседнюю Бельгию?
– Подождите, – спохватилась француженка. – Мсье Клиши держал книжный магазин. Недалеко отсюда, в помещении Старой биржи…
– Старая биржа – хороший знак, – заметила Нина, когда они с Игалем шагали в сторону площади. – У них во внутреннем дворе блошиный рыночек. Не помню, рассказывала ли я тебе о…
– …фарфоровом поваренке, которого ты там купила, – саркастически подхватил доктор Островски. – Рассказывала, хватит.
– А чем тебе не нравится мой поваренок? – вскинула брови госпожа Брандт. – Ревнуешь, что ли? Зря. Если тоже хочешь ко мне на полку – пожалуйста, он может подвинуться.
Они долго и безуспешно слонялись по огромному зданию Биржи, пока не набрели на лоток букиниста и не разбудили его хозяина, который дремал над грудой потрепанных книжек, многие из которых запросто могли поспорить с ним в возрасте. Старик проснулся не сразу, как будто подъем из омута летаргического сна совершался по правилам техники безопасности глубоководных водолазов.
– Извините за беспокойство, мсье, – сказала Нина, начиная раскаиваться, что попусту потревожила почтенного Мафусаила. – Но тут никто не может ответить на наш вопрос. Вы – наша последняя надежда. Где тут магазин Ромена Клиши?
– А? Что? – бессмысленно моргая, переспросил букинист.
Игаль потянул журналистку назад.
– Оставь, Нина. Ты же видишь: он не скажет тебе даже собственное имя.
– Клиши? – продолжал тем временем старик. – Не могут ответить? Нашли кого спрашивать о Клиши… Что эта молодежь помнит? Они даже собственное имя выучили только в десятом классе. Клиши владел тут большой книжной лавкой вон в том крыле. Во-он в том…
– Владел? То есть уже не владеет?
– Владел и вовремя продал, – кивнул хозяин лотка. – Кто сейчас читает книги? Только букинисты и читают…
– Понятно… – разочарованно протянула Нина. – И вы, конечно, не знаете, где его сейчас найти…
– Почему не знаю? Знаю. И даже иногда подкидываю ему раритеты в домашнюю коллекцию, когда попадается что-нибудь интересное. Букинист – это навсегда, девочка, даже если он продал свою лавку… – старик порылся в ящичке под прилавком, вытащил древнюю конторскую книгу и безошибочно раскрыл ее на нужной странице. – Вот его адрес, записывай…
Годы, прошедшие со дня встречи в московской мороженице, изменили Ромена Клиши – он обрюзг, поседел и отяжелел, – хотя и не настолько, чтоб Игаль не узнал его с первого взгляда.
– Мсье Клиши?
Хозяин, стоя на пороге, пристально вглядывался в лицо доктора Островски – вглядывался и молчал.
– Мы с вами встречались в Москве, – продолжил Игаль по-английски. – Мне тогда было двенадцать лет, а деду… Но вы, наверно, понимаете только французский. Нина, переведи…
– Господи-боже-мой! – русской скороговоркой воскликнул Клиши. – Игорьёк! Это ведь Игорьёк!
Он быстро шагнул вперед, обнял Игаля и крепко прижал его к себе.
– Игорьёк! Игорьёк! Я тебя так ждал!
Несколько минут спустя они уже сидели в просторной гостиной и элегантная пожилая мадам Клиши хлопотала вокруг стола с кофейником и печеньем. Как выяснилось, русское приветствие, произнесенное на пороге сыном дедовского друга, более-менее исчерпывало его словарный запас, поэтому перешли на английский. Нина, испросив разрешение, снимала встречу на видео, что полностью соответствовало праздничному настроению хозяина. Мсье Клиши не мог насмотреться на дорогого гостя.
