Тяну руку к одному из портретов…
— Это наш сын, — сердце уходит в пятки, когда позади меня раздаётся голос Марины. Одёргиваю руку и резко разворачиваюсь. Хочется провалиться сквозь землю. Кажется, что я без разрешения вторглась в душу этой женщины.
— Как сын? — до меня только доходит смысл ее слов.
ГЛАВА 10
Елизавета
Марина молча проходит в мастерскую и становится рядом со мной возле мольберта, рассматривая незаконченный портрет малыша. В комнате повисает давящая тишина. У них есть сын?
— Его уже нет, — спокойно, можно сказать равнодушно говорит она, словно читая мои мысли. Сглатываю. Как такого милого малыша не может быть? На грудь начинает давить. Эта комната мне уже не кажется такой светлой. Стены, портреты давят.
— Что с ним случилось? — решаюсь спросить я. Марина берет черную материю и накрывает незавершенный портрет.
— Господин Калинин убил нас, — так же холодно сообщает она, а у меня мурашки по коже разбегаются. Прикасаюсь к горлу, пытаясь облегчить себе дыхание.
— Что это значит? — хрипло спрашиваю я. Потому как мне, черт возьми, надо знать!
— Были мы, и нет нас… — словно не в себе отвечает Марина. И эта женщина уже не кажется мне такой милой.
— Прости, что вторглась в твое пространство, — извиняюсь, собираясь покинуть мастерскую. Мне некомфортно рядом с ней.
— Роман может казаться харизматичным, — вдруг произносит она мне в спину. Голос меняется на более вменяемый и осознанный, и я оборачиваюсь.
Она садится в кресло и закидывает ногу на ногу. Полы ее платья с запахом разъезжаются, оголяя ноги. У нее очень красивые, длинные и ухоженные ноги. Если исключить шрамы и дорисовать в воображении ей волосы вместо платка, то Марина очень красивая женщина. Статная, с манерами аристократки.
Облокачиваюсь на стену, чтобы найти опору. Понятно, что в их жизни произошла какая-то трагедия, и это раскололо семью. Но осколки их прежней жизни еще здесь, в этом доме, и они их бережно хранят. Наступают на них, ранятся, но не выкидывают. Закрываю глаза, потому что становится больно, я чувствую себя здесь лишней. Но моего желания никто не спрашивал. И о моих чувствах никто не беспокоится.
— Да, он холоден, циничен, властен, но это цепляет. Он кажется надежным, неуязвимым, ну и, что греха таить, очень сексуальным. Так и есть. Но я никогда и никому бы не посоветовала связывать с ним жизнь. Калинин все уничтожает в угоду своим демонам. И если у тебя не получилось от него бежать, то расслабляться и доверяться ему не стоит. Он сломает и уничтожит тебя, когда придет время. Бойся его, девочка, не давай ему ничего, разрушь его планы в угоду амбициям. Не подпускай близко. Бей Романа его же оружием. Холодностью и безразличием! — уже угрожающе произносит она. — Не питай его демонов, — Марина замолкает и отворачивается к темному окну. А я пытаюсь вновь начать дышать. Хочется потребовать у нее ответов. Чётких ответов. В чем именно она обвиняет Романа? И чего нужно бояться? Но я понимаю, что ответов она мне не даст. Марина словно играет с Калининым в одну игру, и непонятно, на чьей она стороне. За черных или за белых?
Разворачиваюсь и убегаю из мастерской. Да, именно убегаю, быстро, не оглядываясь. Запираюсь в своей комнате, не желая больше ни с кем общаться. Ясно только одно: у Калинина были жена и ребенок, и он все уничтожил. А теперь на роль жены купил меня.
***
Раньше я не замечала, как несется время, иногда мне казалось, что оно тянется, хотелось его поторопить, чтобы ускорить какие-то события.
День свадьбы. Данное событие я торопить не хотела. Мама прилетела еще вчера, ее поселили в отеле и сегодня доставят на торжество. Некрасиво селить маму в гостиницу, но в данной ситуации так лучше. Это не тот брак, не тот мужчина и не тот дом.
Моя комната превратилась в гримерную. Там, за дверьми ванной, где я прячусь последние полчаса, галдят люди. Наш организатор, стилист и визажист что-то бурно обсуждают в ожидании меня. А я в белом кружевном белье, чулках, вырисовывая на кафеле узоры, сижу на краю ванной. Мне не страшно. Нет… Все внутри просто протестует, не хватает духу собраться, взять себя в руки и выйти, сыграв эту роль для Калинина до конца.
Мы почти не разговаривали эту неделю. Роман опять куда-то улетал на несколько дней, а потом я всячески избегала его общества, ссылаясь на недомогание.
С Мариной тоже все сложно. После нашего разговора в мастерской я боюсь и эту женщину тоже. Она не в себе. Хотя с каждым днем, приближающим нас к свадьбе, Марина была все дальше и дальше. Последние три дня я вообще ее не видела, но чувствовала ее незримое присутствие в доме.
Подхожу к зеркалу, рассматривая себя. Это белье я не выбирала, а может, и выбирала, когда кивала, соглашаясь со Златой.
На вид не пошло. Скорее очень красиво. Тончайшее кружево, в которое уложена моя грудь. Трусики подчёркивают ноги, делая их длиннее, и белые чулки с кружевной резинкой. Мне просто всучили все это и отправили в душ. Вздыхаю, накидываю белый пеньюар, плотно запахиваясь, делаю пару шагов к двери, а выйти не могу.
— Елизавета, — в дверь тихонечко стучат. — С вами все в порядке? Мы готовы.
Я не готова…
Я бы с удовольствием сбежала.
Только какой в этом толк? Меня все равно поймают. Да и я уже обязана Калинину.
Вдох-выдох, нажимаю на ручку, выхожу.
— Садитесь, — предлагает мне девушка-визажист, указывая на кресло перед зеркалом, где уже разложена косметика. На вешалке висят мое платье и фата. Сглатываю.
— Подождите, мне нужно еще несколько минут, — прошу я и вновь возвращаюсь в ванную. Мне что-то говорят вслед, но я не слышу. Необходим хоть один родной человек рядом. Тот, кто скажет, что все будет хорошо. Мне станет от этого немного легче дышать. Набираю Романа. Наверное, впервые сама ему звоню с просьбой.
— Да, Елизавета? — почти сразу отвечает он.
— Можно привезти ко мне Веру?
— Она приглашена на торжество и приедет с твоей мамой.
— Нет, можно мне привезти ее сейчас? — голос почему-то срывается. — Я хочу, чтобы она была со мной. Пожалуйста! — выходит нервно. Пауза. Роман не отвечает, сбрасывая меня. Глаза наполняются слезами. Мне просто нужна поддержка. Разве я много прошу? Дышу, быстро моргая, стараясь не плакать. Я не хочу, чтобы чужие мне люди, находящиеся за дверью, видели мои слезы, а успокоиться не могу.
