Впрочем, романтического интереса ни одна из сестер к нему не испытывала. Обе находили его слишком молодым. Опять же Лулана была счастлива в браке, а Евангелина лишь недавно овдовела.
Старались они для племянницы, которая могла бы стать идеальной женой для служителя церкви. Эстер, дочь их старшей сестры, Лариссалены, заканчивала дорогостоящий шестнадцатимесячный курс исправления прикуса и выравнивания зубов. Так что через три месяца они собирались представить ее пастору.
Вот Лулана и Евангелина, умелые свахи, и прокладывали для Эстер путь к сердцу преподобного Кенни пирогами и тортами, пирожными и сдобами.
Аккуратный двухэтажный домик священника примыкал к церкви. Без излишеств, чтобы не раздражать Господа, но и не лачуга, отпугивающая прихожан. На переднем крыльце стояли кресла-качалки и стулья, в цветочных ящиках, на парапете, цвели алые и пурпурные фуксии.
Поднявшись на крыльцо, сестры, каждая с пирогом, увидели, что входная дверь распахнута. Впрочем, пастор Кенни, если находился дома, закрывал ее крайне редко. Он всегда радовался гостям и вне службы держался очень просто, да и одеждой не старался выделиться, отдавая предпочтение белым теннисным туфлям, брюкам цвета хаки и рубашкам в полоску, из шелка или более плотной хлопчатобумажной ткани.
Сквозь сетчатую дверь Лулана практически ничего не увидела. Красные лучи закатного солнца, проникавшие в гостиную сквозь окна, лишь превращали черные тени в лиловые, ничего не освещая. Свет горел только на кухне, в глубине дома.
Когда Евангелина протянула руку к кнопке звонка, из дома донесся вскрик. Печальный, рвущий душу.
Лулана поначалу подумала, что они пришли в тот самый момент, когда пастор Кенни пытается утешить кого-то из прихожан.
Потом странный крик повторился, и Лулана смогла разглядеть мужскую фигуру, которая возникла в арке гостиной на фоне коридора. И по силуэту определила, что это не какой-нибудь прихожанин, а сам пастор.
— Пастор Кенни? — позвала Евангелина.
Пастор поспешил на голос, к ним, размахивая руками, будто отгонял москитов.
Он не открыл сетчатую дверь, но уставился на сестер сквозь нее, лицом напоминая человека, который только что увидел дьявола и убежал от него.
— Я это сделал, не так ли? — Голос переполняла сердечная мука. — Да. Да, сделал. Сделал только тем, что существую. Только тем, что существую, я это сделал. Только будучи пастором Кенни Лаффитом, я это сделал, сделал, сделал, сделал.
— Пастор Кенни, что с вами? — в тревоге спросила Лулана.
— Я тот, кто я есть. Он — нет, а я — да. Вот я это и сделал, сделал, сделал. — Он повернулся, побежал обратно по коридору, размахивая руками.
Лулана повернулась к Евангелине.
— Сестра, я думаю, мы здесь нужны.
— У меня в этом нет ни малейших сомнений, дорогая, — ответила Евангелина.
Пусть и не получив приглашения, Лулана открыла сетчатую дверь, вошла в дом пастора, придержала дверь, пропуская сестру.
А из глубины дома рвался крик священника:
— Что мне делать?! Что, что мне делать?! Что угодно, что угодно… вот что я сделаю.
Уверенно и решительно, как буксир, рассекая внушительной грудью воздух, словно нос корабля — воду, Лулана поплыла по коридору, а Евангелина последовала за ней грациозным парусником.
На кухне священник стоял у раковины, под струей горячей воды энергично оттирал руки от несуществующей грязи.
— Ты не должен был, не должен был, но я сделал. Не должен был, но сделал.
Лулана открыла холодильник и нашла место для обоих пирогов.
— Евангелина, сама видишь, уж очень он разнервничался. Возможно, нам это не потребуется, но лучше иметь под рукой теплое молоко.
— Предоставь это мне, дорогая.
— Спасибо, сестра.
Клубы пара поднимались над раковиной. Лулана видела, что кисти священника стали огненно-красными.
— Пастор Кенни, вы уже сожгли кожу на руках.
— Только будучи тем, кто я есть. Я есть, кто я есть. Я есть, что я сделал. Я это сделал. Сделал.
Кран так раскалился, что Лулана смогла закрыть его, лишь обмотав руку кухонным полотенцем.
Пастор Кенни попытался вновь пустить кипяток.
Лулана мягко ударила его по руке, как ребенка, предупреждая, что с этой шалостью нужно заканчивать.
— А теперь, пастор Кенни, вытрите руки и сядьте за стол.
Не взяв протянутое полотенце, священник отвернулся и от раковины, и от стола. На ватных ногах двинулся к холодильнику. Вода капала с его красных рук.
С губ его срывались те же печальные вскрики, какие сестры слышали, стоя на крыльце.
Около холодильника к стене крепилась подвеска с ножами. Лулана верила, что пастор Кенни — хороший человек, слуга Божий, не боялась за него, но сочла, что при сложившихся обстоятельствах лучше не подпускать его к ножам.
Евангелина ворохом бумажных полотенец уже вытирала с пола воду, которая накапала на пол с рук священника.
Лулана ухватила его за руку и увлекла к столу.
— Пастор Кенни, вы чем-то сильно расстроены, вы просто не в себе. Вам нужно присесть и постараться немного успокоиться, обрести покой.
Хотя священник едва держался на ногах, в первый раз он просто обошел стол, и только на втором круге Лулане удалось его усадить.
Он всхлипывал, но не рыдал. Его переполнял ужас — не горе.
Евангелина уже нашла большую кастрюлю, которую наполнила горячей водой из крана над раковиной.
Священник, прижав сложенные в кулаки руки к груди, качался взад-вперед, в его голосе слышалась невыносимая мука.
— Так внезапно, так внезапно, я вдруг понял, кто я, что я сделал, в какой я беде, в какой беде.
— Мы здесь, пастор Кенни. Когда вы поделитесь с нами вашей бедой, вам сразу станет легче. Разделите ее со мной и Евангелиной, и ваша беда не будет лежать на вас таким тяжелым грузом.
Евангелина уже поставила кастрюлю с водой на плиту, зажгла газ. Теперь доставала из холодильника пакет молока.
— Когда вы делитесь своими бедами с Господом, они поднимаются с ваших плеч, становятся невесомыми. И мне нет нужды говорить вам, уж вы-то лучше всех знаете, что они уносятся в вышину.
Священник разжал кулаки, поднял руки на уровень лица, в ужасе уставился на ладони и растопыренные пальцы.
— Ты не должен, не должен, нет, нет, НЕТ!
Спиртным от него не пахло. Ей не хотелось думать, что он нанюхался чего-то отличного от сладкого, божественного воздуха, но если пастор Кенни был кокаинистом, выяснить это следовало до того, как Эстер выпрямила бы зубы и пришла пора знакомить ее с пастором.
