— В рекламных роликах смягчителя тканей. Кто-то говорил, какой мягкий теперь халат или полотенце, а плюшевый медвежонок Уютик, смеясь, прятался под подушку или заползал под кресло.
— Он просто радовался тому, что люди довольны.
— Нет, смех был каким-то маниакальным. И его глаза блестели. Как он вообще пробирался в эти дома, чтобы прятаться и смеяться?
— Ты хочешь сказать, что Уютика следовало обвинить в незаконном проникновении в жилище?
— Абсолютно. И он прикрывал пасть лапой, когда смеялся. Я всегда думал, что он не хочет, чтобы кто-то видел, какие у него зубы.
— У Уютика были гнилые зубы? — спросила она.
— Я думаю, что он прятал зубы, потому что они были длинными и острыми. В четыре или пять лет мне снились кошмары, если в кровать мне клали плюшевого медвежонка. Это был Уютик, и он пытался прокусить мне сонную артерию и выпить всю мою кровь.
Она кивнула.
— Теперь мне многое становится ясным.
— Может, мы откроем магазин игрушек, если уйдем из полиции? — предложил Майкл.
— Сможем мы управлять магазином игрушек и иметь оружие?
— Почему нет?
Глава 72
Сидя за кухонным столом в квартире Майкла Мэддисона, Синди Лавуэлл, используя пинцет, вытащила последнюю деревянную щепку из левого глаза Бенни.
— Как он выглядит? — спросил тот.
— Пока ужасно. Но заживет. Ты им видишь?
— Как сквозь туман. Но правый глаз видит отлично. Мы сейчас не такие уж красивые.
— Скоро станем. Хочешь что-нибудь выпить?
— А что у него есть?
Синди подошла к холодильнику, проверила.
— Девять видов прохладительных напитков и пива.
— Сколько пива?
— Две упаковки по шесть бутылок.
— Принеси одну мне.
Синди принесла обе. Поставила на стол. Они открыли по бутылке «Короны», глотнули пива.
Ее сломанная кисть практически срослась, хотя прежняя сила в руку еще не вернулась.
Квартирка у Мэддисона была маленькая. Кухню и гостиную не разделяла стена. Поэтому, сидя за кухонным столом, они могли видеть входную дверь. И услышать, как поворачивается в замке ключ.
Мэддисон умер бы, едва переступив порог. Они очень рассчитывали, что сучка будет с ним, и тогда не пришлось бы гоняться за ней по городу.
О’Коннор была бесплодной, Синди ее жалела, но все равно хотела убить.
— А кто этот татуированный парень? — спросил Бенни, открывая вторую бутылку.
— Я тоже об этом думала.
— Он не из Старых людей. Должно быть, один из нас.
— Он сильнее нас, — напомнила она Бенни. — Гораздо сильнее. Он надрал нам задницу.
— Новая модель.
— Не выглядел он как новая модель, — возразила она. — Я думаю, причина в вуду.
Бенни застонал.
— Давай обойдемся без вуду.
Иногда Бенни воображением напоминал Эпсилона.
— Татуировка на лице похожа на веве.
— Это все бессмыслица.
— Веве — рисунок, который символизирует собой одну из астральных сил.
— Я опять тебя не понимаю.
— Кто-то сотворил мощное заклятье, покорил бога Конго или Петро и наслал его на нас.
— Конго в Африке.
— Есть три разновидности вуду, — продолжала объяснять Синди. — Рада использует силу богов добра.
— Ты хоть понимаешь, что говоришь?
— Конго и Петро используют силу двух различных групп богов зла.
— Ты назвала вуду наукой. Боги не наука.
— Вуду — наука, потому что действует по законам таким же верным, как законы физики. Кто-то покорил Конго или Петро и наслал его на нас. И ты видел, что из этого вышло.
Глава 73
Эрика Гелиос уже пообедала и какое-то время пила коньяк в гостиной, наслаждаясь окружающей ее роскошью и стараясь не думать о существе в стеклянном ящике, когда совершенно неожиданно Виктор приехал домой из «Рук милосердия», вероятно решив, что в эту ночь работать он не будет.
— Добрый вечер, дорогой, — поздоровалась с ним Эрика, когда он вошел в гостиную. — Какой приятный сюрприз. Я-то думала, что не увижу тебя до завтра.
Виктор оглядел грязные тарелки.
— Ты обедала в гостиной?
— Я хотела пообедать там, где мне дадут коньяк, и Кристина сказала, что коньяк мне принесут, куда я пожелаю, и вот я здесь. Тут так мило. Мы должны пригласить сюда гостей и пообедать в один из ближайших вечеров.
— Никто не обедает в гостиной, — резко ответил Виктор.
Только теперь Эрика заметила, что он не в духе, но хорошей жене вменялось в обязанность поднять мужу настроение, вот она и указала на соседний стул.
— Почему бы тебе не присесть рядом и не выпить коньяка? Ты увидишь, что лучшего места для обеда просто не найти.
Лицо Виктора почернело.
— Ты обедала в гостиной за французским письменным столом восемнадцатого столетия, стоимостью в триста тысяч долларов!
Да, его настроение ухудшилось еще больше.
Испуганная, сбитая с толку, но по-прежнему полная надежды завоевать его сердце, Эрика пустилась в пространные объяснения:
— Я знаю, какая ценная это вещь, дорогой. В моей программе антиквариату посвящен большой раздел. Если мы…
Он схватил ее за волосы, рывком поднял на ноги, отвесил затрещину, вторую, третью. Бил со всей силы.
— Такая же глупая и бесполезная, как первые четыре! — прорычал он, брызжа слюной ей в лицо.
Когда отшвырнул ее от себя, Эрика зацепила маленький столик, на котором стояла китайская фарфоровая ваза. Упала она на персидский ковер, но все равно разбилась.
— Извини, пожалуйста. Мне так жаль. Я не понимала, что в гостиной обедать нельзя. Теперь вижу, что поступила глупо. Мне нужно очень серьезно подумать над правилами этикета, прежде чем…
Ярость, с которой он набросился на нее, значительно превосходила проявленную в спальне. Эрика и не знала, выживет ли она после этой атаки.
Он отвешивал ей оплеуху за оплеухой, рубил ребром ладони, молотил кулаками, даже кусал, и, разумеется, она не могла ни защищаться, ни отключить боль. А боль была ужасной.
Виктор избивал ее методично и жестоко. Эрика знала: он не был бы таким жестоким, если б она не заслужила подобную трепку. И стыд за то, что она не оправдала надежд Виктора, был горше боли.
Наконец он оставил ее на полу и вышел из гостиной. Она лежала долго, дышала неглубоко, осторожно, из-за боли не могла набрать полную грудь воздуха.
