В июне 2001 года госсекретаря Пауэлла отстранили от участия в решении ключевых политических вопросов. Тогда я уже начал публично говорить об опасности идейного раскола внутри Белого дома и еще большей опасности политики Чейни и Рамсфелда. И вдруг я получил должность председателя сенатского комитета по международным отношениям. К тому времени сенатор от штата Вермонт Джеймс Джеффордс покинул ряды Республиканской партии, и поэтому демократы получили большинство в Сенате. Видимо, Белый дом переоценил дипломатические способности вице-президента Чейни.
Когда в Белом доме узнали, что Джеффордс думает о смене партии, в Капитолий отправили Чейни, чтобы отговорить его. С этой встречи Джеффордс уходил уже бывшим республиканцем. Когда мне позвонили, я только-только вступил в должность председателя сенатского комитета по международным отношениям. Я уже собирался выйти на футбольное поле, чтобы произнести напутственную речь выпускникам, как вдруг зазвонил телефон. Это был президент, он хотел назначить мне встречу в Белом доме на следующий понедельник. Когда я спросил Буша, что мы будем обсуждать, он ответил, что хочет, чтобы я проинформировал его о ситуации в Европе. В окружении президента было много осведомленных людей, которые могли ему помочь, поэтому я решил, что он просто пытается наладить контакт. Республиканцы потеряли большинство в Сенате, и Буш понимал, что ему могут понадобиться демократы.
«Господин президент, — сказал я, — для меня большая честь получить приглашение в Белый дом, но вы мне льстите. Наверное, вы добрались до моего номера в записной книжке с пометкой: „Позвонить Байдену“. Я благодарен за ваш звонок, господин президент. Обращайтесь ко мне в любое время. Но в нашей встрече правда нет никакой необходимости».
Однако Буш настаивал. Поэтому я спросил: «Господин президент, могу ли я узнать, почему вы меня приглашаете?»
И он объяснил, что готовится к своей первой поездке в Европу — он никогда там не был, даже после избрания. Я все еще сомневался, что ему правда нужен был мой совет, но все равно согласился встретиться с ним в Белом доме в следующий понедельник.
Встреча была назначена на двадцать минут восьмого, и я был поражен тем, что у президента распланированы каждые десять минут. Даже у Джимми Картера, который во время нашей встречи постоянно смотрел на часы, не было такого жесткого графика. Я прикинул, что встреча займет всего несколько минут. Когда меня проводили в зал, госсекретарь Пауэлл уже уходил. Буш крикнул ему вслед, напоминая, чтобы тот готовился к предстоящей поездке в Европу.
— Колин, — выкрикнул президент с улыбкой, — не забудь чистое белье!
— Видите, что мне приходится терпеть, господин председатель? — пошутил Пауэлл, проходя мимо.
Когда тот вышел, президент указал мне на кресло напротив своего, которое стояло у камина. В зале вместе с нами было где-то десять-пятнадцать человек — сотрудников Белого дома во главе с Кондолизой Райс, советником президента по национальной безопасности и доверенным лицом президента.
Также на встрече был советник Белого дома Альберто Гонсалес и специалист по связям с Конгрессом.
— Господин президент, — сказал я, — для меня большая честь быть здесь.
— Спасибо, что пришли, господин председатель.
Насколько я помню, Буш казался более уверенным в себе, чем обычно. Он только что подписал свой первый серьезный законопроект о сокращении налогов, поэтому выражал немного больше самодовольства, чем когда мы виделись в Уилмингтоне до выборов. Но в его тоне и манерах была какая-то полуироничная маскулинность и медлительность, поэтому обстановка казалась чуть менее официальной. На самом деле в тот день я чувствовал себя довольно комфортно в его присутствии.
— Чем могу быть полезен, господин президент?
— Проинформируйте меня о ситуации в Европе, — попросил он.
— Вы серьезно, господин президент?
Все опустили головы, уткнувшись в бумаги, но Буш рассмеялся:
— Да. Я серьезно.
— Господин президент, — сказал я, — вокруг вас сидят прекрасные специалисты. Они знают о Европе столько же, сколько и я, если не больше.
Но Буш снова настаивал. Сначала он спросил, что бы я посчитал успешной поездкой в Европу. Я ответил, что она должна пройти так, чтобы в заголовках написали: «Буш налаживает сотрудничество с Европой».
— Что вы имеете в виду?
— Господин президент, — сказал я, — никто не знает, какой будет ваша внешняя политика. Сейчас она немного противоречива. Позвольте привести пример. Недавно вы проводили налоговую реформу. Почему я вспомнил именно эту реформу, господин президент? Потому что вы принимали в ней самое активное участие. Можно было без сомнения сказать, что сокращение налогов — важнейшее направление вашей политики. Вы очень много над этим работали. При всем уважении к вам, я думаю, что реформа была огромной ошибкой, но это было ваше решение, господин президент. Вы провели ее. Вы были действительно вовлечены в работу. Люди знали, какую позицию вы занимаете. Теперь они пытаются понять, какой будет ваша внешняя политика, потому что сейчас ваша позиция довольно неоднозначна.
Краем глаза я заметил советника президента по национальной безопасности Кандолизу Райс. Было видно, что она не согласна со мной. Райс, вероятно, даже хотела прервать мою речь, но президент попросил меня продолжить.
— Например, — сказал я, — министр обороны постоянно говорит о нехватке ресурсов на миротворческие операции в Боснии, Косово и на Ближнем Востоке, а госсекретарь говорит совсем другое.
Никто не знает вашей позиции по внешней политике и начинает сомневаться, есть ли она вообще. Господин президент, я думаю, что самое главное — показать всем, что «Буш налаживает сотрудничество с Европой».
Он спросил, как это сделать, и я ответил ему, что единственный способ обозначить свою позицию — предложить расширить НАТО.
— За счет каких стран? — спросил он.
— Я не думаю, что страна имеет значение. Сам факт того, что вы это предлагаете, означает, что вы считаете Соединенные Штаты главной европейской державой.
Кажется, президенту понравилась эта идея. Я уверен, что Буш уже слышал ее от своих советников, и вопрос расширения НАТО стоял на повестке дня. Тем не менее президент об этом не упомянул, чтобы я чувствовал свою причастность к общему решению, что было тактически очень грамотно. Затем он удивил меня еще больше. Он спросил, что я думаю о мировых лидерах, с которыми он сотрудничал, но не только о тех, с кем были запланированы встречи в эту поездку.
— Почему твой друг Ким Дэ Чжун так расстроился? — спросил он.
— Вы имеете в виду парня, который получил Нобелевскую премию мира? Который добился установления демократии в Южной Корее? Он мне не друг. Я восхищаюсь им, но он мне не друг.
Президент наклонился ко мне и пересказал беседу с Ким Дэ Чжуном в Овальном кабинете, похлопывая меня по колену во время разговора:
