Расул Амин, министр образования, согласился отвести нас в недавно отстроенную и уже работающую школу. Вокруг здания школы разлилось море грязи, а в классе не было электричества: приходилось полагаться на солнечный свет, которого почти не было в этот непогожий зимний день. Ученики сидели в одной сырой холодной комнате. Вместе учились дети самых разных возрастов, потому что с тех пор, как к власти пришел «Талибан»
[97], ходить в обычную школу смогли очень немногие мальчики, не говоря уж о девочках. Поэтому двенадцати- и тринадцатилетние подростки умели писать и считать ничуть не лучше, чем шести- и семилетки. Учебниками им служили тонкие рассыпающиеся тетрадки, а на математике они считали связанные с войной предметы: 1 танк + 2 танка = 3 танка. Страницы тетрадей были усеяны штыками, ружьями и боеголовками. Но в классе бурлила почти физически ощутимая энергия. Учеба была возможностью, о которой большинство этих детей не смело даже мечтать, и они спешили рассказать нам, чему они учатся.
На то, чтобы отстроить школы и выдать ученикам настоящие учебники, ушло бы совсем немного денег и сил, и меня захватила мысль об открывавшихся возможностях. Я знал, что мы сможем заново научить этих детей мечтать. «Как вы думаете, девочка может стать президентом, когда вырастет?» — спросил я у них, и они захихикали. Прошло совсем немного времени, и кто-то шепнул мне: «Нам пора, сенатор». Я встал, чтобы уйти, и сказал детям: «Мне нужно идти».
«Вы не можете уйти!» — воскликнул кто-то.
Я поднял глаза и увидел стоящую прямо посреди класса тринадцатилетнюю девочку, смелую и решительную. «Америка не может оставить нас, — сказала она. — Я должна научиться читать. Я стану врачом, как моя мама».
Мне захотелось подойти и обнять ее.
«Нет. Нет. Нет, солнышко, — ответил я. — Америка вас не оставит».
Когда я потребовал у министра Амина список того, что понадобится для школ в первую очередь, он ответил уверенно и твердо. Учебники и электричество могли подождать. В первую очередь им нужна была безопасность на улицах. Без нее ничего не выйдет. При отсутствии безопасного передвижения никто не захочет отправлять своих детей в школы.
После поездки в школу мы отправились в президентский дворец, чтобы нанести визит вежливости Хамиду Карзаю. Дворец оказался красивым монументальным сооружением, вырезанным из тонн розового мрамора и устланным богатыми коврами. Но в нем тоже было холодно, и он явно переживал не лучшие дни. Новое правительство, стесненное в средствах, могло позволить себе обогрев только личных комнат Карзая и его канцелярий. Нас проводили наверх, в комнаты, где было теплее. Там к нам и вышел в тяжелом шелковом халате президент Карзай: элегантный мужчина с чувством собственного достоинства. Сам халат в раздробленном Афганистане был символом единства. На Карзае были отнюдь не шелка его родного пуштунского племени, а халат, подобные которому носили таджики и узбеки.
Он отвел нас в свой кабинет и угостил зеленым чаем и ореховым ассорти. Во время этой встречи мы должны были ограничиться кратким приветствием, потому что официальные переговоры с Карзаем и ключевыми союзниками в его новом правительстве были назначены на следующий день. Но по тому, как мы вгрызлись в фисташки, президент понял, что мы голодны, и настоял на том, чтобы мы остались у него на обед. Так наш краткий визит вылился в весьма примечательные два с половиной часа. Для человека, которому недавно исполнилось сорок четыре, он удивительно хорошо владел собой. Он с готовностью отвечал на все наши вопросы. Я хотел знать, считает ли большая часть афганцев силы США и НАТО освободителями или очередными захватчиками, из-за которых страна все глубже погружается в пучину разрухи. Карзай в ответ рассказал свою историю. С самого начала войны полевым командирам и религиозным деятелям по всему Афганистану было ясно, что Карзай — человек Америки. Поэтому к нему начали поступать предложения о встречах, и больше всего его зацепило письмо десяти мулл из Кандагара. Кандагар был оплотом талибов и религиозно консервативным районом. Считалось, что муллы там одобряли даже самые репрессивные начинания талибов. Карзай полагал, что они приедут, чтобы жестко осудить его за союз с Америкой. И все же, поведал он нам, он был склонен согласиться на эту встречу. Ему понадобится любая поддержка, которую они смогут ему оказать. Поэтому он встретился с ними перед началом священного месяца Рамадан, примерно тогда же, когда на головы талибов начали сыпаться бомбы.
После «стандартных десяти минут афганских любезностей», как сказал нам Карзай, главный из десяти мулл встал и заговорил об американской бомбардировке. Из рукава своего одеяния мулла достал нарисованный от руки схематический план местности, на котором была изображена деревня и ближайший к ней оружейный склад «Аль-Каиды»
[98]. Карзай говорил, что был уверен — мулла скажет ему, что американцы наверняка заденут деревню, полную ни в чем не повинных мирных жителей, или что они ударят по складу, и талибы обвинят население и примутся пытать жителей деревни. Но вместо этого мулла передал план Карзаю, указывая на оружейный склад. «Сюда, — сказал он, — передайте американцам, чтобы сбрасывали бомбы прямо сюда».
На следующий день президент Карзай собрал большую часть своего правительства на еще один обед, и был щедрым хозяином в трудные времена. Его правительству не хватало элементарных удобств. Карзай фактически предложил нам воздержаться от некоторых подаваемых блюд. Во время обеда и без того тусклые лампы погасли, и несколько минут мы просидели в полной темноте. Министры Карзая жаловались, что им нечем платить своим сотрудникам. Они не могли оплатить даже работу официантов, которые прислуживали нам за этим обедом. Один из министров выразил надежду, что скоро ему удастся купить себе стол. Карзай говорил прямо и безо всякого стеснения: им были очень нужны деньги. Деньги, которые он мог бы выделить на восстановительные работы и распределить между племенами и этническими группами, вошедшими в Северный альянс, — пуштунами, хазарейцами-шиитами, узбеками и таджиками. У каждого из крупных полевых командиров было государство-спонсор, к которому он мог обратиться, — от Пакистана до Ирана и Турции, но пришло время оттянуть их с этих отдельных орбит и присоединить к новому правительству Афганистана. А если Агентство США по международному развитию продолжит раздавать деньги лично в руки каждому полевому командиру через голову Карзая, заявили президент и его министры, сотрудничество с новым центральным правительством Карзая не будет представлять для них никакого интереса. Это как если бы наше федеральное правительство раздавало деньги на местах, минуя губернаторов; ни о каком планировании на государственном уровне тогда не может идти и речи. Мне казалось, что при нынешнем положении дел скоро власти у Карзая останется не больше, чем у мэра Кабула.
И не меньше, чем деньги, им нужна была безопасность на улицах — и не только в Кабуле. Они хотели обезопасить также Мазари-Шариф, Герат, Кандагар и другие ключевые места, и подавляющее большинство членов правительства выступало за то, чтобы этим на местах занялись многонациональные силы. Если мы не позаботимся об этом, «Талибан»
[99] найдет слабые места в обороне и вернется, чтобы отомстить. Даже выдающиеся члены гордого и самобытного Северного альянса знали, что безопасность, обеспечиваемая многонациональными силами, — не просто здравая мысль, но и довольно распространенное явление. Афганцы гордились своей многолетней традицией изгнания захватчиков со своих земель, но они не считали Америку и ее союзников оккупантами, которые вознамерились управлять страной. Один из бывших глав Северного альянса сказал нам, что если бы в тот день в Кабуле провели референдум по вопросу о том, кому охранять покой граждан — многонациональным силам или Северному альянсу, люди бы проголосовали за интернациональные силы. После стольких лет сражений афганцы устали от войны и хотели, чтобы США встали во главе многонационального войска, вошли в их разрушенные города и деревни и обеспечили их безопасность.
