Утра в Кабуле добрыми не бывали. Конкурируя с сотней морпехов, разбивших лагерь в посольстве и вокруг него, попасть в ванную было непросто. Пользоваться сенаторскими привилегиями казалось мне нечестным по отношению к этим солдатам, которые просто старались выполнять свою работу на чужбине вдали от дома. Так что я брал свое ведро воды и вставал в очередь вместе со всеми, чтобы принять душ и побриться.
В военнослужащих, мужчинах и женщинах, которых я встретил во время своей поездки в Афганистан, я заметил две удивительные черты: невероятно высокий боевой дух и ответственность. История, которую я услышал от молодого майора из Делавэра, прекрасно отражает настрой наших войск в Афганистане. Детская больница в Кабуле осталась без электричества, когда сломался генератор, а купить необходимые для ремонта запчасти не было никакой возможности. Ни правительство Карзая, ни американское посольство не могли придумать, где взять триста двадцать долларов на их покупку. И пока пациенты больницы мучились, морпехи пустили шапку по кругу, собрали деньги, купили запчасти и починили генератор. Они столкнулись с проблемой и сделали все, чтобы решить ее как можно быстрее.
Еще солдаты — и нижестоящие, и офицеры — поведали мне, что людей не хватает. Британцы отвечали за безопасность Кабула, и исполняющий обязанности командира Международных сил содействия безопасности в Афганистане генерал-майор Джон МакКолл ввел меня в курс дела. Увиденное на улицах уже натолкнуло меня на мысль о том, что дела обстояли не лучшим образом, и МакКолл и его заместитель, с которым я познакомился в Косово за несколько лет до этой поездки, подтвердили мои опасения. Они вывесили карты города и кратко рассказали нам об этническом и племенном разделении окрестностей. А затем они показали нам, как эту территорию поделили на зоны своей ответственности британцы, французы и немцы. Генерал МакКолл был уверен, что город можно обезопасить, чтобы работы по ремонту и восстановлению начались, но он ясно дал понять, что для этого ему нужно было больше людей и, возможно, больше времени, чем казалось вначале.
Когда я спросил у него, как долго, по его мнению, их парламент захочет держать свои войска в районе боевых действий в Афганистане, он ответил, что это зависит от решимости Америки. «Если самый крупный игрок выйдет из игры, нас тоже долго тут не продержат, — сказал он мне. — Вы свернетесь, и оставаться здесь без вашей поддержки мы не сможем».
К тому времени, как мы покинули Кабул и отправились обратно в Баграм, я намного более оптимистично смотрел на возможность обезопасить и восстановить не только Кабул, но и немалую часть остального Афганистана. Это начинание явно поддерживали многие страны мира, а Карзай проявил себя как мудрый, сильный и порядочный правитель. Ему удалось привлечь к работе временного правительства разные племена и народности, и все они были заинтересованы в том, чтобы оно стало постоянным. Я верил, что если мы поддержим Карзая и будем прислушиваться к нему, предоставив все необходимое, мы сможем снова объединить и обезопасить страну.
На следующее утро, уже в Баграме, я получил более ясное представление о том, как далеко продвинулось преследование Усамы бен Ладена и «Аль-Каиды»
[100]. Там военные проводили меня в тогда еще засекреченное учреждение, где военная полиция держала пленных врагов, пойманных в Афганистане. Тюрьма представляла собой большой потрепанный ангар с сорванными с петель дверьми. Когда мы вошли внутрь и мои глаза привыкли к слабому освещению, я увидел наверху помещение, по периметру которого стояли охранники и снайперы, смотревшие вниз на свою добычу, — около ста двадцати заключенных, вытянувшихся на квадрате поделенного на секции пола. И к каждой секции крепилась деревянная табличка: «Лагерь Нью-Йорк. За теракты 11 сентября». Все это были бойцы «Аль-Каиды»
[101], которых я впервые видел вблизи, и выглядели они как отъявленные мерзавцы. Пока я проходил мимо решетки, многие из них пристально смотрели прямо на меня. Ни один не съежился в страхе. Я побывал во множестве тюрем, но у этих людей в глазах жила такая свирепая ненависть, какой я не видел еще ни в ком.
Их содержали в спартанских условиях. На каждого военнопленного приходился покрытый циновкой участок пола восемь футов на четыре, пределы которого им запрещалось покидать. Их кормили и выдавали им одеяла и пальто, чтобы они не мерзли, но тепло не задерживалось в открытом всем ветрам ангаре. Для тех, кому нужно было в уборную, у выхода располагалось отхожее место. Я думаю, что некоторые из этих людей в итоге оказались в военной тюрьме в Гуантанамо.
После этой небольшой экскурсии меня проводили в здание, где работали те, кто преследовал «Аль-Каиду». Ответственный за это генерал распорядился поставить огромный стол, за который он усадил по представителю руководства всех организаций. Там были и ЦРУ, и ФБР, и военная разведка, заглядывавшие друг другу через плечо. Все сидели вплотную, и утаить что-то от остальных не было никакой возможности. Все ноутбуки стояли на столе. Каждый знал, что делает другой, и то, что было известно одному, было известно всем. Тогда я впервые увидел подобный принудительный обмен информацией, но это было правильным решением. На стенах висели карты, по которым прослеживалась работа спецназа. Командир мог показать на карте и сказать мне, где располагался патруль в горах Тора-Бора. «Здесь, у пакистанской границы, у нас шестнадцать человек. Здесь сто двадцать». Все они охотились на бен Ладена, и этот полководец считал, что им удастся его поймать.
Людям в этой комнате нужно было больше глаз, ушей и рабочих рук еще и потому, что за множеством сложных участков было необходимо приглядывать. Они считали, что нам стоило привлечь к этой операции и другие страны, чтобы повысить численность войск. Среди стран, предлагавших свою помощь в поимке «Аль-Каиды»
[102], были Франция и Германия. Но министр обороны Дональд Рамсфелд явно был против их присоединения. Он утверждал, что если мы привлечем другие страны и увеличим число задействованных лиц, мы окажемся связаны по рукам и ногам; нам придется все координировать, и это нас замедлит.
Мы должны были вылететь из Баграма обратно в Исламабад воскресным самолетом ООН, но когда мы вернулись из Кабула на авиабазу, до нас стали доходить слухи, что из-за плохой погоды самолет даже не вылетит из Исламабада. Повисший над взлетной полосой туман только подтверждал опасения. Однако через час мы услышали рев приближающихся двигателей. Сквозь туман самолет было не разглядеть, но мы слышали, как он заложил один круг, второй, а затем и третий, прежде чем пилоты отчаялись и снова взяли курс на Пакистан. Следующий рейс был только во вторник. Мы были вынуждены провести в Кабуле еще два дня, а я — пропустить к тому же встречи с президентом Пакистана Первезом Мушаррафом и премьер-министром Индии Аталом Бихари Ваджпаем. Хуже того, не было никакой уверенности в том, что туман рассеется через несколько дней или даже недель. Я отправился к морпехам, под управлением которых находилась база, и попросил, чтобы нам выделили места на одном из ближайших рейсов военно-транспортного самолета, вылетающего из Баграма. Я объяснил, что нам не нужен был никакой особенный самолет — только несколько откидных кресел в том, что уже покидал аэродром. Полковник распорядился разместить нас в следующем. После короткой незапланированной поездки в Кабул ради нескольких телеинтервью мы вернулись на аэродром и стали ждать транспортный самолет «С-130», который должен был приземлиться в десять вечера и взлететь, как только его разгрузят. Нам объяснили эту спешку: самолеты в Баграме не задерживались, потому что в окрестностях еще оставались талибы, обстреливавшие их. (Я помню, какое впечатление тогда производило слово «катюша».) Самолеты летали под покровом темноты, их быстро разгружали, загружали и отправляли обратно. Все это происходило за считаные минуты, они даже не выключали двигатели.
