Я выделил время в рабочем графике для поездок в места встреч демократов, например в Польскую библиотеку в Вашингтоне. Моей целью было показать тамошним боссам свою осведомленность в проблемах их округов и убежденность в том, что Хэджвилл и Браунтаун не отличаются от Грин Ридж в Скрантоне. Нетрудно было продемонстрировать, что я чувствовал себя непринужденно на мессах в церкви Святой Ядвиги или церкви Святой Елизаветы, и что моя семья понимала, как зарабатывают на жизнь. Когда один из лидеров тех польских округов представлял меня как члена семьи, с акцентом произнося «мне нравится этот парень» — я понимал, что все идет нормально.
Постепенно до освещавших политические события Делавэра журналистов стало доходить, сколько усилий я тратил на привлечение избирателей, и никто из них не рискнул назвать мою кампанию смешной. Я был «одним из блестящих молодых людей из Демократической партии… одной из немногих восходящих звезд на довольно унылом небосводе демократов… жизнерадостным организатором кампании, которому помогает вся семья». Думаю, им нравилось писать о «притоке свежей крови». В то же время умники, пишущие про политические события Делавэра, не проявили ко мне никакой снисходительности. Они отмечали, что у меня нет реального резервного фонда, нет многолетней популярности сенатора Боггса, его четвертьвекового стажа на службе Делавэру и ловких побед над многочисленными конкурентами-демократами. Я пробовал по возможности соглашаться с лидерами мнений. «Будь я букмекером, то прямо сейчас бы дал расклад 5:1, что Боггса переизберут», — говорил я. Но мне хотелось убедить их, что и собираюсь побеждать. «Если я смогу встречаться с людьми, то смогу победить Боггса». Я также объяснял, что для моего первого шага потребуется собрать только пятую часть тех денег, которые конгрессмен Пит Дюпон потратил на свою последнюю кампанию внутри штата. Мне нужны были 150 000 долларов и отряд волонтеров, чтобы прорекламировать себя и свои идеи.
Хотя 150 000 долларов не бог весть какая сумма, сбор средств давался моему брату Джимми с трудом. Нашим председателем по финансам был Рой Венц, юрист компании DuPont, изменивший им и примкнувший к демократам. Рой был великим юристом, но у него, как у ответственного за сбор средств, был один недостаток: он был неспособен просить у людей деньги. Поэтому просить приходилось Джимми. Реакция людей с деньгами была самым точным показателем отношения политического истеблишмента к кампании «Байдена — в Сенат». До сих пор Джимми считает, что они не разделяли наших чаяний и твердили ему по сто раз в неделю: Боггс непобедим, он республиканец, поддерживаемый рабочими! Он был конгрессменом, губернатором и сенатором. Двадцать шесть лет он выставлял свою кандидатуру в Делавэре и никогда не проигрывал. Люди повторяли Джимми, что Джо Байдену было всего четыре года, когда Боггса избрали в первый раз.
Когда мы только начали, демократы штата были рады уже тому, что я вошел в список, и профинансировали участие в губернаторских выборах, где у нас был реальный шанс сместить занимавшего эту должность республиканца. Они посчитали, что мое участие в сенатских выборах будет выгодно всем. Партия избавится от недостижимой цели, а я смогу продолжать кампанию, не ставя никого в неловкое положение. С самого начала я понял, что партия штата не собиралась вкладывать деньги в мою кампанию. Работа Джимми заключалась в поиске денег за пределами штата, а также в привлечении демократов по всей стране. Ходить со шляпой в руке и просить делать пожертвования на кампанию было его делом, делом двадцатитрехлетнего длинноволосого парня в галстуке шириной с реку Потомак. От начала и до конца кампании нам все время не хватало денег. Время от времени я терял связь с Джимми, но потом вдруг из отделения Western Union в Техасе, Калифорнии или с Аляски приходил перевод в 1000 долларов для кампании «Байдена — в Сенат».
Наши первые существенные финансовые победы были одержаны в Вашингтоне в комитете Демократической партии по сенатским выборам. В 1972 году в комитете состоял Норди Хоффман, один из известнейших в стране нападающих команды Кнута Рокни, Университета Нотр-Дам. Норди был высокий грубоватый и упрямый здоровяк. Он ничего не боялся. Он считал, что шансов у меня почти нет. Годы спустя Норди говорил, что комитет выбрал меня в Делавэре путем тщательного отбора. Они провели опрос в штате, и там постоянно всплывало мое имя. На самом же деле, когда мы с Джимом пришли к нему в первый раз, он не дал бы за меня и десяти центов. Я был ненадежным вложением. Ему не хотелось делать ставку с такой низкой вероятностью выигрыша. Норди сразу насел на меня: «Послушай, Джо, ты нормальный парень, но я общался со своим дантистом из Уилмингтона, и он не уверен в твоей победе. Тебе двадцать девять, и шансов у тебя нет. Никто в Делавэре не верит, что ты можешь выиграть. И я не верю, что ты можешь выиграть. И мой дантист абсолютно уверен, что ты не сможешь выиграть». И все в том же духе про его дантиста. Полагаю, Джимми увидел, как сжались мои челюсти и выступил вперед подбородок. Я поднялся и пошел к двери. «Слушай, вся эта болтовня ни к чему, — сказал я Норди. — Не нужны мне ни вы, ни этот комитет. И вот что — я намерен победить».
Джимми шел за мной, стараясь успокоить меня, уговорить вернуться и сделать еще одну попытку. Норди тоже последовал за нами. Он остановил нас в коридоре и сказал, что, возможно, комитет сможет помочь нам и что он все еще считает, что я не смогу победить. Похоже, ему просто понравилось, как я держался.
Он также предложил нам поискать первоклассного консультанта. Единственным знакомым нам политтехнологом с опытом проведения выборов в масштабах штата был Джек Оуэнс, мой старый приятель по школе права. После окончания школы Джек начал свою профессиональную деятельность в Питтсбурге и стал работать для Пита Флэгерти, баллотировавшегося на должность мэра и победившего несмотря на непопулярность. После этих выборов Джек вел предвыборную кампанию Милтона Шеппа в большей части Западной Пенсильвании. Милтон Шепп стал тогда первым губернатором еврейского происхождения в своем штате. Я пригласил Джека помочь нам с нашей кампанией. Когда Джек присоединился к нашим «кухонным собраниям» на Вудс Роуд, они с Вэл взялись за старое ровно с того места, на котором закончилось их злополучное свидание вслепую. Если Джек говорил «черное», Вэл говорила «белое». Джек — «это», Вэл — «то».
«Он вошел в комнату, и мы смерили друг друга взглядом, что означало „ой-ой-ой“, — вспоминает Вэл. Как-то он приходит, и я говорю ему: „Джек, запиши-ка кое-что“. Он смотрит на меня, как будто хочет сказать: „Если ты еще когда-нибудь…“ Милой я не была. И мы продолжали сталкиваться лбами».
Джек работал уже два месяца, когда Вэл подошла ко мне и сказала: «Джо, послушай, ты должен выбрать. Я с ним работать не буду. Кажется, мы просто не можем поладить».
«Не беспокойся, Вэл. Все нормально, — ответил я, — вчера вечером Джек сказал мне, что уходит. Он понимает, что своя рубашка ближе к телу».
Я все же последовал совету Норди и нанял молодого консультанта Джона Марттила из предместья Бостона, который в тот год работал еще и на Джона Кэрри в рамках кампании по выборам в Конгресс.
Однажды, незадолго до официального заявления моей кандидатуры, я возвращался с работы, и на Маркет-стрит ко мне пристал один знакомый пожилой адвокат. «Джо, — сказал он, — послушайте, я — демократ, но я вам говорю: вам ни за что не победить Кейла Боггса». И в этот самый момент, как по сигналу, мимо проехала машина с номерами сенатора Боггса. Когда она скрылась из вида, он продолжал: «Джо, дайте я расскажу вам о Кейле Боггсе…» И он рассказал мне историю о партии в покер, которую недавно устраивал для друзей. Возник спор о том, кто выиграл. Никто не уступал. «Вы знаете, что мы сделали, Джо? Чтобы уладить этот спор, мы позвонили Кейлу Боггсу».
