Мало кто верил в мою победу, но в нее верила семья Байденов, и для начала этого было достаточно. К марту 1972 года, когда мы были готовы объявить о выдвижении моей кандидатуры, я заявлял каждому, кто хотел слушать: «Я твердо намерен победить на предстоящих выборах».
По плану стартовать с моим объявлением предстояло в Hotel du Pont в деловом квартале Уилмингтона, далее — переместиться на юг в округ Сассекс, провести там второе мероприятие, и затем следовать в округ Кент. Раньше так никто не делал. У нас все еще было не так много денег, но мы уже создали организацию, и у нее была идея. Этот старт я считаю одним из важнейших моментов в своей жизни. Всю кампанию Нейлия, Вэл, Джимми и я спланировали в нашей гостиной. По вечерам в воскресенье мы приглашали экспертов по нужным вопросам и часами беседовали с ними. Особое внимание уделялось таким важным для меня темам, как гражданские права, права женщин, проблемы окружающей среды, преступность и война во Вьетнаме, — я чувствовал, как мир вращается вокруг своей оси, и хотел слегка подтолкнуть его. Я знал, что должен быть полностью осведомлен в вопросах, о которых рассуждал. Когда вам только двадцать девять лет, кто, черт возьми, сочтет вас надежным? Идей было недостаточно, следовало быть в курсе дела. С самой первой минуты предвыборной гонки я должен был показать превосходную осведомленность. Я знал, что должен сдать этот экзамен. Поэтому Нейлия готовила спагетти, и мы приглашали профессоров из университетов Пенсильвании и Делавэра пообедать с нами в воскресенье. Мы заранее отправляли им вопросы и потом детально обсуждали Налоговый кодекс, войну во Вьетнаме, незаконный оборот наркотиков, проблемы окружающей среды, преступность и реабилитацию бывших заключенных. В те вечера в нашем доме собирались блестящие и преданные своему делу специалисты. Боб Каннингем был стипендиатом программы Фуллбрайта. Арлен Меклер был юристом с ученой степенью по химической технологии; Джек Джекобс теперь занимал пост судьи в Верховном суде Делавэра, в обсуждениях принимала участие также его более чем сведущая жена Марион. Все они хотели помочь мне углубить стратегию решения проблем.
К тому моменту, когда я выступил с речью о выдвижении своей кандидатуры, я чувствовал себя великолепно. Я знал, каковы мои намерения, и заявил о них. Я был абсолютно уверен. Перечитав недавно эту речь, я ощутил все те же эмоции, что и в 1972 году. В тот день я рассказал, во что я верил и что это было частью моей жизни. Мне было только двадцать девять, и я уже многое видел. Я не раз бывал в зале суда и в служебных помещениях за его пределами, работал в бассейне уилмингтонского гетто, в беднейших кварталах белого рабочего класса. Я вырос в домах для среднего класса. Мне было ясно, что за пропасть разделяет людей в Делавэре, но я также знал и о том, что может их объединить. «Домохозяйка в Брендивайн Хандред и мать в Уилмингтон Ист Сайд хотят одного — чтобы их дома были защищены, улицы районов безопасны, а дети могли получить образование, — сказал я в своей речи в Hotel du Pont. — Родители в округе Сассекс так же, как и рабочие конвейера в Ньюарке, обеспокоены проблемой наркотиков, продажа которых угрожает здоровью детей. Ткань нашего общества имеет настолько сложную структуру, что нельзя затронуть часть, не повредив всего остального».
После мероприятия в Уилмингтоне я взял курс на округ Сассекс, заняв кресло второго пилота в самолете Piper Apache. Вместе с нами следовали еще два воздушных судна. Здесь, на высоте 2500 футов, была вся моя семья: мама, папа, Вэл, Джим и Фрэнк. Родители Нейлии, проделавшие путь от Сканителеса, тоже были здесь, чтобы поддержать меня, хотя формально оставались республиканцами.
В Джорджтауне перед аудиторией в четыреста человек я говорил о том же, что и в Уилмингтоне. Моими темами были права избирателей, гражданские права, преступность, вопросы защиты окружающей среды, гарантии пенсионных накоплений, здравоохранение и война во Вьетнаме. В тот день в 1972 году я призвал к созданию полномасштабной национальной программы здравоохранения, чтобы уберечь семьи от разорения при лечении смертельных болезней: «Мы не можем больше допускать ситуации, в которой граждане богатейшего в мире народа находятся на правах граждан второго сорта, когда речь идет об оказании медицинских услуг действительно нуждающимся в них людям». Но главное, что я тогда сказал — это то, что я все еще верю в систему, хочу заставить ее работать, и мне можно дать шанс.
Это было сутью моей кампании с первого дня: вернуть доверие. Я строго придерживался первого принципа дедушки Финнегана: «Скажи им то, что ты действительно думаешь, Джоуи. А там как карта ляжет». «Можете не соглашаться со мной, но по крайней мере теперь вам известна моя позиция», — говорил я в день объявления кандидатуры и на всех последующих мероприятиях. Я был убежден, что избиратели в Делавэре думали так же, как я, и что они действительно нуждались в ком-то, кто относился к происходящему честно. Мы также сделали экспромтом один рекламный ролик, взбесивший профессионалов от политики. Джон Марттила прибыл из Бостона с выносным микрофоном на штанге и магнитофоном, и мы с ним направились в торговый центр Prices Corner. «Просто записывай это, Джон», — сказал я ему. Я подходил к людям и говорил: «Меня зовут Джо Байден. Я кандидат от Демократической партии в Сенат Соединенных Штатов. Вы доверяете мне?» Они катили свои тележки, глядя на меня, как на инопланетянина. «Черт возьми, нет!.. Как вы сказали?.. С какой стати мы должны вам доверять?» Таким образом мы опросили человек десять-пятнадцать и сделали ролик, сопровождавшийся словами: «Вот что неправильно в Америке прямо сейчас. Обещаю, если вы изберете меня, вы точно узнаете мою позицию. И вы сможете доверять мне».
«Нельзя выпускать в эфир сюжет, где люди говорят, что не доверяют тебе!» — твердил Марттила. Но я знал, что это сработает. Догадаться было нетрудно. Люди чувствовали себя так, будто теряют контроль. Ведь не на пустом же месте возник лозунг «закона и порядка» Никсона. Во всех районах Делавэра люди по-настоящему боялись преступности. Нам говорили, что война во Вьетнаме постепенно заканчивается, но убитых и раненых все еще доставляли. Каждую неделю морг при базе ВВС в Довере получал тела молодых американцев в мешках для трупов. Сколько матерей не спали по ночам, думая, вернутся ли их сыновья и ради чего они рискуют жизнями?
Я продолжал напоминать людям, что Калеб Боггс — хороший парень, но он не готов принимать сложные решения по большинству вопросов. И, возможно, нам был нужен кто-то, чтобы дать отпор Никсону, приказавшему минировать заливы Северного Вьетнама и расширявшему масштаб американских военных операций, несмотря на обещания вывести войска. Я соглашался, что война во Вьетнаме аморальна. Она была лишь глупой и ужасающей потерей времени, денег, жизней, войной, начавшейся из ложной предпосылки. Каждые две недели мы тратили один миллиард долларов, рискуя всей нашей внешней политикой и затрачивая так много усилий в Юго-Восточной Азии, что упускали из виду действительно важное. Президент повторял, что на карту поставлена честь Америки, и это возмущало меня. Если это все, за что мы сражались во Вьетнаме, говорил я, то как ради этого вообще можно было жертвовать чьей-то жизнью.
И все же без практического подтверждения идея ничего не стоила. Политики — это не просто энергичные ребята, подающие великие идеи со способами их продаж. Настоящая предвыборная кампания — это прежде всего организационная работа, требующая усилий изо дня в день. Для ее выполнения нужен именно такой тип постоянства, которому учил меня отец. Нужно работать каждый день — в хорошие дни и особенно — в плохие. Мы уже знали кое-что о практической стороне такой деятельности. В 1970 году Вэл уже проводила весьма современную предвыборную кампанию по моему избранию в Совет. Мы получили доступ к регистрационным базам и систематизировали данные по каждому кварталу. У нас были картотеки на каждый микрорайон, улицу и дом. Мы привлекли старших по кварталам и дали им работу. И в сенатской кампании мы учли этот опыт. Делавэр был небольшим штатом — только один округ по выборам в Конгресс. Мы задействовали волонтеров и создали картотеку с данными по всему штату. На помощь нам пришли преданные сторонники Демократической партии, с которыми я познакомился в Комиссии по возрождению, а на оставшиеся должности мы взяли подростков. Это был первый год, когда восемнадцатилетним разрешили голосовать, и Вэл собрала небольшую армию в несколько тысяч человек. Я поставил себе целью обойти школы и пообщаться с учениками. Многие наблюдатели считали, что, видимо, я делаю это потому, что в 1972 году восемнадцатилетним впервые разрешили участвовать в выборах. По их мнению, я тратил время зря. Но я не хуже их мог оценить ситуацию. Зная, что лишь немногим старшеклассникам исполнилось восемнадцать, я выработал теорию, которую никто не принимал всерьез: согласно этой теории пятнадцати-, шестнадцати- и семнадцатилетние оказывают на своих родителей большее влияние, чем родители на них. Я полагал, что, если какой-нибудь старшеклассник, придя домой и сев за обеденный стол, скажет своим родителям: «Знаешь, папа, сегодня я встретил одного классного парня. Его зовут Джо Байден, и он мне действительно понравился», то эти папа и мама могут оказаться преданными республиканцами, но, возможно, они захотят проявить уважение к мнению своих детей. Они могут присмотреться к Джо Байдену повнимательнее. Поэтому первым делом я отправился в школы в районах, где проживало больше республиканцев.
