— Как ты собираешься голосовать, Джо?
— Это непростой выбор.
— Знаю. Но все же? Какой позиции придерживаешься?
— Что ж, я лично против абортов, но не думаю, что имею право навязывать свое мнение по поводу того, что мне представляется скорее вопросом веры, остальному обществу. Я много думал об этом, и моя позиция, наверное, никому не понравится: мне кажется, что правительству следует полностью отказаться от вмешательств.
— Что это значит? — спросил он, пока мы шли по коридорам Капитолия.
— Ну, я не буду голосовать за отмену решения суда. Я не буду голосовать за ограничение права женщины на аборт. Но я также не буду голосовать за использование федеральных средств для финансирования абортов.
— Непростая позиция, дружище.
— Да, все будут мной недовольны, — сказал я ему, — кроме меня самого. Но мне это представляется правильным и с точки зрения морали, и с точки зрения здравого смысла.
Не успел я договорить, как он широко улыбнулся и сказал: «Можно дать совет? Выбери чью-то сторону. Как политик ты окажешься в более выгодном положении. Просто выбери сторону».
Конечно, Рибикофф был прав. Это был хороший совет, актуальный и для 1973 года, и для сегодняшнего дня. Вспоминается старая плохая шутка: почему на дороге нет политиков? Потому что там сбили животное и его еще можно спасти. Уже более тридцати лет я остаюсь на перепутье по вопросу абортов. Я по-прежнему голосую против абортов на поздних сроках беременности и федерального финансирования абортов. Я хотел бы найти способ отговорить напуганных молодых матерей от этого поступка, но я также буду голосовать против поправки к Конституции, которая лишит женщину права делать свой выбор. Эта позиция вызвала недоверие ко мне со стороны некоторых женских групп и откровенную враждебность «Права на жизнь»
[32].
Я усложнил себе жизнь, поставив идейную последовательность и личные принципы выше удобства. Я прекрасно умею идти политически удобным путем по вопросам, которые не кажутся мне фундаментальными, особенно когда коллеге, которому я доверяю, нужна помощь. Но в целом я полагаюсь на свое чутье, и мне не стыдно, что меня трудно приписать к определенному лагерю. Пресса Вашингтона сделала из меня что-то вроде бедного двойника Кеннеди: я тоже был ирландцем, католиком, молодым и симпатичным… они были уверены, что я либерал. Сенаторы вроде Хьюберта Хамфри и Эда Маски думали, что я буду поддерживать их во всех либеральных начинаниях. Но избиратели, которые внимательно изучили меня в Делавэре в 1972 году, знали, что я не собираюсь быть доктринером. Я был согласен с кандидатом в президенты от Демократической партии Джорджем Макговерном по вопросам справедливого налогообложения, защиты окружающей среды и прекращения кровопролития во Вьетнаме. Я рассматривал войну не с точки зрения морали, а с точки зрения глупой траты жизней и денег ради ошибочной цели. И я ясно дал понять, что чту цели «Нового курса» Рузвельта, «Справедливого курса» Трумэна и «Великого общества» Джонсона, но я также показал, что не собираюсь слепо следовать программам, которые больше не работают.
Многое в программе Макговерна мне не нравилось. Я скептически относился к басингу как к эффективному решению проблемы сегрегации в школах, и время от времени я получал нарекания со стороны молодых демократов, которым не нравилось мое противодействие легализации марихуаны и амнистии для уклоняющихся от призыва на воинскую службу. Но сколько людей в действительности страдали от этого?
Я хотел заниматься вопросами, которые касаются всех, например национальной и личной безопасностью, особенно там, где они соприкасались. Если мы, например, собирались дать денег Турции, мне казалось, мы должны были потребовать, чтобы турецкое правительство прекратило гигантский экспорт опиума в Соединенные Штаты. Я утверждал, что главная обязанность правительства — обеспечить безопасность для каждого гражданина. Разговоры об устранении первопричин преступности заглушали нечто более важное, а именно — общественную безопасность. Я был за то, чтобы бороться с бедностью, безработицей и пробелами в образовании, и я не спорил, что система правосудия обязана защищать права подозреваемых в совершении уголовных преступлений и работать над реабилитацией преступников, но не менее важным мне казалось заключать людей в тюрьму, когда они совершают преступления с применением насилия.
За пару дней до выборов 1972 года меня пригласили на заседание комитета Демократической партии, где должно было появиться много богатых либералов. Там было около семидесяти пяти человек, и сотрудница комитета, которая очень меня поддерживала, пригласила толпу представителей прессы. Она оставила меня перед публикой, репортерами и камерами и попросила отречься от некоторых из моих наиболее жестких высказываний против Макговерна. Возможно, она решила, что это поможет мне подстраховаться до подсчета голосов, но я скорее чувствовал себя в западне. Я уверял их, что не собираюсь отказываться от своих слов. «Проблема с либералами в том, что они похожи на леммингов, — сказал я собравшимся. — Каждые два года они прыгают со скалы, нужно им это или нет
[33]. Я хочу решать проблемы, с которыми большинство наших сограждан сталкивается каждый день, по поводу которых Никсон разводит пустую болтовню и которые игнорируют либералы».
Ближе всех в Сенате мне были старые либералы, и я восхищался сенаторами вроде Хамфри, Фила Харта, Мэнсфилда и Маски, которые так долго боролись за социальную и экономическую справедливость и расовое равенство. Но я не мог слепо следовать за ними. Хамфри был одним из немногих сенаторов, которые действительно мне доверяли, и я никогда не забывал о поездке по Европе, которую он организовал для меня и моего брата Джима. Но думаю, порой я доводил Хьюберта Хамфри до белого каления.
Однажды, во время моего первого срока, Хамфри подошел к моему столу в заднем ряду зала заседаний и решил дать мне несколько напутствий. Он знал, что ему уже не избираться вновь, поэтому торопился поделиться со мной уроками, извлеченными из многолетнего опыта. Он сказал мне, что, если я собираюсь стать политической фигурой национального масштаба (а он думал, что я собираюсь), у него есть для меня несколько советов. «Ты должен выбрать проблему, которая за тобой закрепится. Именно так ты сможешь повести за собой коллег, Джо. Именно так ты докажешь, что чего-то стоишь. Не будь назойливой мухой, которая всегда не к месту… Стань мистером Жильем. Жилье — это будущее… Ты мог бы стать лидером нового поколения, которое обеспечит американцев среднего класса достойным жильем». Он спросил, есть ли у меня какие-нибудь идеи на этот счет, и я сказал, что есть. Я подумал, что мы должны реализовать закон о городских гомстедах, который дал бы рабочим и бедным возможность обрести собственный полноценный дом. На мой взгляд, нам следовало иначе распределять федеральные средства, чтобы разместить общественное жилье на рассредоточенных участках и перестать упаковывать всех бедных в многоэтажки вроде Cabrini Green в Чикаго, которые неизбежно превращаются в трущобы. Там начинается хаос, это никому не помогает. Я видел подобные проекты в Филадельфии и разговаривал с людьми, которым приходилось там жить; я навещал людей в общественном жилье в Уилмингтоне. И все они говорили одно: это не работает. Первое, что мы должны сделать, сказал я Боссу (я всегда называл так сенатора Хамфри), — снести многоэтажное общественное жилье.
