«Найди Марка», — сказал я Валлели.
К тому времени как я связался с Марком Гитенштейном, моим главным юрисконсультом в судебном комитете, он уже успел поговорить с Джоном Болтоном из министерства юстиции Рейгана. У Болтона, который впоследствии, при Джордже Буше, стал спорным и неофициальным послом в ООН, было сильное ощущение, что новым кандидатом станет любимец консервативного движения, судья федерального апелляционного суда Роберт Борк. Марк сообщил мне, что Белый дом уже размахивает интервью, которое я годом ранее дал газете Philadelphia Inquirer. Он прочитал мне выдержки оттуда: «Допустим, администрация пришлет Борка, и после завершения нашего расследования станет ясно, что он очень похож на Скалию… Мне придется голосовать за него». Я помнил это интервью. Я просто пытался сказать, что не позволю либеральным группам указывать мне, как голосовать. Я бы принял решение на основе собственного расследования. «Я сказал „после завершения нашего расследования“, — напомнил я ему. — И потом, это совсем другое».
В свое время Скалия заменил другого консерватора. Но в отличие от его восхождения по ступеням Верховного суда, судья Борк изменил бы идеологический баланс. Президент был волен попытаться изменить политический состав суда, но я полагал, что Сенат при желании имеет право заблокировать эту попытку.
Гитенштейн устроил для меня селекторное совещание с учеными-конституционалистами и юристами, как либеральными, так и консервативными, которые были знакомы с послужным списком судьи Борка. Все сходились на том, что он не Льюис Пауэлл. По их сведениям, он был очень консервативен и с презрением относился ко многим знаковым решениям суда Уоррена, связанным с правами на неприкосновенность частной жизни и правами подозреваемых в уголовном преступлении, а также к более поздним решениям суда Бургера по абортам и антидискриминационным мерам. Борк, как они сказали, неоднократно заявлял на форумах, что не постесняется отменить ранее принятые решения.
Когда я в тот день закончил переговоры с экспертами, у меня уже были серьезные сомнения относительно судьи Борка. Одно я знал наверняка: идеологически мотивированный кандидат, избранный за его готовность отменить устоявшийся прецедент, вызовет раскол и спровоцирует ненужную борьбу. Я опубликовал заявление, которое, как надеялся, предотвратит эту кровавую бойню:
В последние 15 лет судья Пауэлл имел решающий голос в тех вопросах, которые касались гражданских прав и свобод. Весы правосудия не должны склоняться под давлением идеологических предубеждений. Я буду сопротивляться любым попыткам администрации сделать косвенно то, что ей не удалось непосредственно в Конгрессе, а именно навязать идеологическую повестку дня нашей юриспруденции. В свете особой роли, которую так превосходно сыграл Льюис Пауэлл, воспользовавшись своим правом решающего голоса по многим делам огромной важности, я с особой тщательностью буду изучать любого кандидата, склонного к отмене давно установленных гарантий, которые стали частью социальной структуры, связывающей нас как нацию.
Статья II, раздел II Конституции дает президенту право выбирать судей Верховного суда «по совету и с согласия Сената». Я решил, что пришло время дать совет, и позвонил начальнику штаба Рейгана Говарду Бейкеру, чтобы узнать, смогу ли я воспрепятствовать выдвижению Борка. Раньше Бейкер был моим коллегой в Сенате. Он был умеренным республиканцем из Теннесси и пользовался уважением членов Сената по обе стороны прохода. Президент привел Бейкера в Белый дом, чтобы тот выправил накренившийся корабль. Расследование «Иран — контрас» (которое показало, как администрация Рейгана бросила вызов Конгрессу и федеральному закону, финансируя контрас в Никарагуа и обменивая оружие на заложников в Иране, чтобы собрать наличные) и этические скандалы вокруг генерального прокурора Эда Миза и других чиновников администрации нанесли серьезный удар по Белому дому. Промежуточные выборы в прошлом году выглядели как выговор президенту. Демократы вернули себе Сенат, и теперь у нас был удобный перевес в 10 голосов. Многие из новых демократов были из южных штатов, на которые рассчитывали республиканцы. Поговаривали, что 75-летний Рейган теряет политическую подачу.
У Говарда Бейкера был безошибочный политический радар, и он должен был знать, что администрация не в состоянии вести жесткую борьбу. Судя по моему опыту, он никогда не был человеком, который стремится ввязаться в политическую драку. Он согласился встретиться со мной до того, как будет принято решение о претенденте.
Я обосновался в Чикаго, надеясь, что все равно купил пару дней, и с нетерпением ждал некоторого перерыва, чтобы подготовиться к дебатам в Хьюстоне. От рекомендованного экспертами откровенного призыва поколения к оружию я отказался: это было слишком узко и не соответствовало тому типу президента, которым я хотел быть. Те части выступления, которые касались торговли, энергетической политики, образования, окружающей среды, ближневосточного мирного урегулирования или новых реалий в отношениях с Советским Союзом, у меня сомнений не вызывали. Но я продолжал искать простой, прямой и лаконичный язык, связывающий государственную политику с моими глубочайшими личными убеждениями. Мне необходимо было подумать, и два полных дня подготовки к дебатам с консультациями ведущих специалистов и политтехнологов должны были помочь. Однако большинство моих сотрудников вступали со мной в пререкания по поводу основных идей или своего собственного места в кампании. Хуже того, кто-то пригласил какого-то бизнесмена и пытался заставить меня подписаться под тем, чтобы этот незнакомец взял на себя руководство кампанией. Так что подготовка к дебатам началась шатко. А я все еще пытался заглушить свои непроходившие головные боли тайленолом, принимая теперь таблеток по десять в день. Я заявил Теду Кауфману, что, может быть, пора покончить с политическими гуру — просто уволить их всех и начать все сначала. И тут Говард Бейкер перезвонил мне по поводу назначения в Верховный суд: «Джо, тут все продвигается довольно быстро, — сказал он. — Неплохо бы тебе подъехать».
— Говард, я думал, мы сначала поговорим.
— Поговорим, — ответил он. — Но лучше сделать это сегодня днем.
Сидя в самолете, летевшем в Вашингтон, я продолжал подготовку к дебатам, но не могу сказать, что был сильно сосредоточен на торговой политике или реформе образования. Когда мы приземлились в Вашингтонском национальном аэропорту, нас встретил полицейский эскорт и препроводил прямо в кабинет лидера большинства Роберта Берда, расположенный рядом с сенатским этажом в Капитолии. Берд, Бейкер и генеральный прокурор Миз ждали меня. Мне было почти жаль генерального прокурора: плакаты и футболки с надписью «Миз — свинья» появлялись по всей стране. Даже под давлением неприятных разоблачений о его неблаговидной и, возможно, незаконной роли в скандале, связанном с нью-йоркской компанией, которая получила контракты без торгов от министерства обороны, Миз был настроен весело и доброжелательно. Вместе с тем мне было известно, что президент все еще прислушивается к его мнению, и я знал, что он проталкивает Борка. Борк был интеллектуальным странствующим рыцарем того движения, которое стремилось вернуть расширенное толкование прав подозреваемых в уголовном преступлении, индивидуальных свобод и принципов экономической политики «Нового курса» Рузвельта, которого придерживался суд Уоррена. Миз был самым высокопоставленным правительственным чиновником этого движения. Генеральный прокурор выступал с речами о том, что он называл «юриспруденцией первоначального намерения», которая по сути позволяла законодательным органам штатов выбирать, какие из конституционных гарантий в Билле о правах они будут предлагать своим гражданам. Миз играл по-крупному.
