Вот что я помнил о своей вере. В моем собственном доме мне постоянно говорили об опасности злоупотребления властью. Мне приводились в пример как нацистская партия в Германии, так и наш сосед в Мейфилде, наказывающий своих детей ремнем. «Только ничтожество поднимет руку на беззащитного маленького ребенка», — говорил папа. Мой отец ни разу не ударил никого из своих детей. Я помню, как мама и папа разговаривали о том, что один из их знакомых бьет жену по лицу. Мой отец, один из самых спокойных людей, которых я знаю, был просто в ярости.
Меня учили, что с властью и привилегиями приходит необходимость относиться к другим с уважением и выносить суждения по справедливости. Щедрость — это не просто добродетель, это заповедь. И когда мы видим, как люди злоупотребляют властью, наш долг — вступаться за тех, кто пострадал от этого. В процессе работы над речью я увидел, что те уроки, которые я усвоил с детства, всегда служили руководящими принципами моей политической карьеры, и что вопросы, которые привлекали мое внимание, всегда были связаны со злоупотреблением властью. От защиты гражданских и избирательных прав до желания выставить полицейских на улицы неблагополучных районов. Я хотел прекратить порочную практику, проводимую банками, которая состояла в том, чтобы не давать ссуды жителям черных кварталов. Я мечтал изменить федеральные законы, чтобы сделать уголовное наказание более справедливым и одинаковым для всех, я мечтал бороться с насилием против детей. Наблюдая за Ричардом Никсоном и Дж. Эдгаром Гувером, злоупотребляющими своим высоким положением, я испытывал отвращение и был одним из немногих сенаторов, проголосовавших против того, чтобы наименование здания ФБР включало в себя имя Гувера. Я пытался бороться с наркокартелями в 1980-х. И все эти поступки основывались на единых принципах. Оглядываясь на свою карьеру, я понял, что меня всегда вдохновляла вера в то, что мы должны противостоять любым злоупотреблениям властью, будь то власть политическая, экономическая или физическая.
Когда я вспоминаю ту речь, я понимаю, почему через несколько лет после выступления в Джорджтауне мое внимание привлекли два эпизода злоупотребления властью. Первый — внешнеполитический, это был систематический геноцид, устроенный продажным, властолюбивым европейским демагогом. Второй касался непростительного злоупотребления властью в Соединенных Штатах, которое коварно проникло в нашу повседневную жизнь и отражалось на всех институтах. Нашим же политикам не хватало смелости взглянуть в лицо этой «маленькой проблемке».
С середины семидесятых я занимался проблемами преступности, участвуя в работе судебного комитета, а с середины восьмидесятых я его возглавлял. Я всегда был защитником гражданских свобод обвиняемых, я упорно работал над тем, чтобы дать полиции инструменты для борьбы с преступностью: направить сотрудников для патрулирования улиц, снабдить их лучшим оборудованием, изменить правила вынесения приговоров, чтобы люди дважды подумали, прежде чем совершать тяжкие преступления. Были времена, когда мои коллеги-демократы считали, что я зашел слишком далеко в своем стремлении угодить полиции, но я всегда чувствовал, что обеспечение безопасности граждан — главная обязанность правительства. Правительство должно обеспечить безопасность домов, улиц, школ и общественных мест прежде, чем выполнять любые другие обещания. Я постоянно наблюдал за статистикой преступлений, чтобы выявить какие-либо аномалии или новые проблемы. Так, например, стал заметен скачок насилия, сопровождавший эпидемию, связанную с употреблением крэка, бушевавшую в стране в 1980-е гг.
Глядя на статистику преступности Бюро юстиции за 1990 год, я был поражен одной тенденцией: число насильственных преступлений, совершенных против мужчин, за последние десять лет существенно сократилось; при этом количество преступлений против молодых женщин сильно возросло. Моя первоначальная догадка заключалась в том, что деятельность движения в защиту прав женщин позволила многим открыто заявить об изнасиловании или домашнем насилии. Но, рассматривая вопрос глубже, я быстро пришел к выводу, что насилие в отношении женщин на самом деле является культурным кодом, который считывают и мужчины, и женщины, и дети. Я помню, как листал шокирующую статистику опроса детей средней школы, проведенного в Род-Айленде: «Если мужчина приглашает женщину на свидание и тратит на нее 10 долларов, — спрашивается в анкете, — имеет ли он право принуждать ее к сексу?» И четверть мальчиков сказали, что да. Это меня ошеломило. Но самым большим сюрпризом стало то, что с таким положением вещей согласилась и пятая часть девушек. Это означало, что подобная мысль глубоко укоренилась в нашем общественном сознании. Позже я узнал, что каждый десятый мужчина Америки считает нормальным бить жену, если она ему не подчиняется. Это означало, что миллионы женщин подвергались риску избиения в собственных семьях.
Я прекрасно понимал, что не только необразованные головорезы разделяют подобную точку зрения. Я никогда не забуду 1981 год, когда судебный комитет спешил принять новый законопроект и вынес его на голосование. Время рабочего дня Конгресса подходило к концу, и я настаивал на скорейшем принятии закона. Комитет заседал в маленькой комнате недалеко от зала Сената. Председатель Термонд призвал комитет к голосованию, но сенатор Дентон от Алабамы возражал. Он был против пункта, который я хотел включить в законопроект. Это был пункт о приравнивании изнасилования в браке к обычному изнасилованию. «Черт возьми, когда ты женишься, — сказал он в тот день, — ты вроде как ожидаешь, что секс тебе гарантирован».
В 1990 году я попросил одну из своих сотрудниц, Викторию Нурс, заняться вплотную проблемой насилия в отношении женщин. Вместе с ней мы написали предварительный законопроект под названием «О насилии в отношении женщин» (1990), а в июне у нас начались по нему слушания. В конце того же года, когда слушания завершились, я был убежден, что это, возможно, самый важный законопроект, который я когда-либо разрабатывал, и один из самых тугих с точки зрения принятия. Я также понял, что проблема намного глубже, чем просто цифры статистики Бюро юстиции.
В состав первой коллегии на слушаниях законопроекта по уменьшению растущей проблемы насильственных преступлений, совершаемых в отношении женщин, входила девушка-модель, лицо которой изрезал человек, нанятый ее арендодателем. Он хотел отомстить ей за то, что та его отвергла. Еще одним свидетелем была замужняя женщина, мать из Айовы, которая была похищена и изнасилована совершенно незнакомым человеком. Эти женщины дали понять, что их виктимизация продолжалась, пока их дела рассматривались в судах. Марла Хэнсон, фотомодель из Нью-Йорка, лицо которой было обезображено, рассказала комитету о письмах, приходящих к ней, пока она находилась в больнице, выздоравливая после нападения. «Казалось, что письма содержат указание на элемент вины жертвы, или даже выражают гнев пишущего, — засвидетельствовала она. — Это видно в комментариях типа: „Ну и что ты вообще делала в баре в двенадцать часов ночи?“ или „Я говорил тебе, что нечто подобное произойдет, если ты переедешь в Нью-Йорк“».
Согласно ее показаниям в комитете, мучения продолжались и во время суда над нападавшими: «Один адвокат в своем вступительном слове жюри начал с того, что сказал: „Позвольте мне рассказать вам о женщине по имени Марла Хэнсон, которая охотилась за каждым женатым мужчиной в этом городе“».
