По пути домой мы с Гарриманом обсуждали политическую смекалку Тито. Чтобы удержать страну от раскола, он использовал свои волю и опыт: он сражался против Гитлера и держал Югославию вне орбиты Советского Союза, в отличие от многих лидеров Восточной Европы. Именно идеей о противостоянии великим державам он воспользовался для сдерживания противоречий внутри самой Югославии. Антисоветские настроения были широко распространены среди всех этнических групп Югославии, это было то, что объединяло. Но Тито также позаботился и о том, чтобы каждый получил желаемое. Он признал мусульман гражданами, равными по статусу православным сербам и хорватам-католикам, признал албанских мусульман в Косово, предоставив им некоторую автономию. Босния и Герцеговина представляли собой полиэтническое сообщество, в котором люди в таких городах, как Сараево, жили в тесном соседстве, ходили в одни и те же школы и состояли в браках. Помимо того, что они сосуществовали все вместе, тем, что объединяло их, стала народная гордость за независимость своей страны и ее лидера.
Но в 1979 году мы все знали, что Тито не будет жить вечно. И даже старый лев Гарриман по пути домой задавался вопросом, что будет с Югославией после Тито. Получат ли Советы то, чего они так пока и не добились? Сможет ли Югославия сохранить единство в этническом и религиозном отношении? В 1979 году это был вопрос на миллион.
Тито умер в следующем году, по его завещанию пост президента был упразднен, а во главе страны поочередно находились члены Президиума, которые ежегодно сменяли друг друга. Косовары, словенцы, сербы — все получили шанс прийти к власти. Но когда экономическая модель Тито начала давать сбои, на арену вышли националисты. К моменту распада Советского Союза многонациональный мир Югославии начал рушиться, и монах, пришедший ко мне из Меджугорья, стал тому свидетелем. В 1991 году администрация Буша стремилась к тому, чтобы любой ценой сохранить единство Югославии. И к этому же стремился восходящий сербский лидер, бывший аппаратчик коммунистической партии по имени Слободан Милошевич. Милошевич выступал за объединенную Югославию при условии, что контроль над ней находится в руках сербов. Когда Косово, Словения, Хорватия, Босния и Герцеговина начали требовать независимости, Милошевич прекратил ротацию лидеров страны, объявил себя бессменным и призвал сербов к оружию. Вновь и вновь он вспоминал историю многовекового предательства, преследования православных сербов и пренебрежения к ним. Теперь, когда они, наконец, были готовы прийти к власти в Югославии, говорил Милошевич, мусульмане и хорваты встали на этом пути.
На праздновании 600-летия битвы на Косовом поле недалеко от Приштины, где, по утверждениям сербов, они, покинутые всей Европой, были брошены на растерзание османским туркам, пытаясь остановить их продвижение на Запад, Милошевич напомнил о том, как предательство «подобно злому року довлеет над сербским народом». Он выразил сожаление по поводу того, что Тито относился к мусульманам и хорватам как к равным сербам. Он заявил, что настало время перехитрить судьбу и «уничтожить разобщенность» сербов.
Когда я проводил слушания в Сенате по югославской проблеме в 1991 году, большинство моих коллег считали меня паникером. Признавая недопонимание между хорватами, сербами и мусульманами, большинство сенаторов настаивало на том, что пока не о чем волноваться. Словении удалось выскользнуть из рук Милошевича и объявить свою независимость. Хорватия при поддержке своих старых союзников, немцев, провозгласила независимость, и за семь месяцев войны, в результате которой погибло десять тысяч человек, поставила Милошевича в безвыходное положение. Сербы, правда, сохранили контроль над районом Краины и частью Восточной Хорватии.
В целом ситуация казалась управляемой, хотя к сентябрю 1991 года ООН все же ввела эмбарго на поставки оружия по всей территории Югославии.
Лидеры Боснии и Герцеговины решили принять в расчет принципы внешней политики. После консультаций с ООН и Европейским сообществом боснийцы провели референдум и в марте 1992 года подавляющим большинством голосов приняли решение за отделение от Югославии.
Боснийские сербы, возглавляемые Радованом Караджичем, бойкотировали выборы, так как понимали, что количества их голосов будет недостаточно, чтобы изменить результат. Это привело к созданию отдельного «государства» на территории Боснии. В начале апреля 1992 года, когда международное сообщество официально признало независимость Боснии и Герцеговины, Милошевич и Караджич решили, что пора очистить Боснию от хорватов и особенно мусульман.
Эмбарго ООН на поставки оружия упростило задачу, предоставив сербам огромное преимущество в вооружении. Восемьдесят процентов югославского офицерского корпуса Национальной армии (ЮНА) составляли сербы; ЮНА контролировала все тяжелое вооружение во время действия эмбарго. Всего за несколько месяцев военная кампания вихрем пронеслась через всю страну, сербы взяли под свой контроль почти 70 % территории Боснии.
Той весной мы начали получать отдельные отчеты, но только в августе 1992 года стали ясны подробности сербского конфликта в Боснии. Брчко, Горажде, Сребреница и Сараево были окружены танками и артиллерией и постоянно подвергались обстрелам. По всей Боснии регулярные части ЮНА, военизированные отряды боснийских сербов и четников
[80] вырезали целые поселения, убивая крестьян, отделяя мусульман от сербов, а затем мужчин от женщин и детей, оставляя пожилых и немощных сгорать заживо в подожженых домах. Мужчины-мусульмане были убиты первыми.
Военизированные отряды, называвшие себя «Белыми орлами», действовали с особой жестокостью. Судя по полученным нами отчетам, эти люди получали настоящее удовольствие, пытая своих мусульманских пленников. Они заставляли мусульманских мужчин пережевывать и глотать изображения Тито, вырезали православные кресты на груди пленных, отрезали им пальцы, носы и уши, выкалывали глаза, снимали с них кожу плоскогубцами и кастрировали. Они убивали как с помощью автоматического оружия, так и ножами, и голыми руками. Одного боснийского серба, который пытался помочь соседу и другу-мусульманину, избили до смерти. Убивали мужей на глазах у жен, отцов на глазах сыновей и дочерей, и детей на глазах у родителей. Они застрелили маленькую девочку, которая пряталась за своей бабушкой, и заставили мужчину смотреть, как его двенадцатилетнюю дочь изнасиловали. Караджич позже назовет это «этническим перемещением», некоторые использовали термин «этническая чистка». Я бы назвал это началом геноцида.
Пленных, переживших первую волну убийств, отправили в концлагеря. Некоторые смогли бежать в леса, например, как этот человек, который в письме президенту Джорджу Бушу написал: «Я считаю, что нам повезло, что мы пережили ужасы первых дней сербской оккупации и сбежали до того, как эта убийственная машина набрала мощь». Все произошло очень быстро, вероятно, потому что было хорошо спланировано. Временные концентрационные лагеря возникли в маленьких мотелях и кафе. Была очень распространена практика так называемых «лагерей изнасилований». Один 21-летний сербский солдат рассказал американскому журналисту, как его командир разрешил своим солдатам взять женщин из Sonja Cafe в семи милях к северу от Сараево. «Вы можете делать с ними все что угодно. Вы можете забрать их отсюда — еды у нас все равно не хватает, — а возвращать их не обязательно», — сказал он. Солдат сказал, что сам изнасиловал восемь женщин и всех их убил.
