Милошевич выглядел абсолютно невозмутимым, он солгал, глядя мне в глаза: «Во-первых, сенатор, мы не оказываем помощи боснийским сербам. Это независимые войска. А во-вторых, Караджич — не мой человек, и я не имею к нему никакого отношения. Я могу побеседовать с ним, но контролировать такого человека, как Караджич, я не могу».
Затем он снова взглянул на карту, а я начал указывать на знакомые мне места. «Как насчет Сараево? Разорвавшийся снаряд лишил жизни двадцать два невинных человека, стоявших в очереди за хлебом. Снайперы убивали на улицах невинных детей. Как насчет Омарски? Изнасилованные женщины и невинные девушки, которым говорят, что теперь им придется рожать сербских детей. Как насчет Луки? Пытки электрическим током. Массовые убийства. Буквально сотни трупов, сброшенных в реку. Братские могилы». Он отрицал каждое обвинение одно за другим, находя оправдание каждый раз, даже не повышая голоса. Мусульмане обстреливали собственный народ, а обвиняли сербов. Геноцида нет. Никакой чистки не происходит. Если кого и притесняют, так это сербов. Он вернулся к карте и продолжал делать свои выводы. Милошевич не был похож на своего посла, он не умолял меня, он просто говорил: «Смотрите! Вот эта территория принадлежала сербам, а потом их вытеснили оттуда. Смотрите, вот Хорватия. Она не могла голосовать за независимость. Референдум был подстроен. Это сербы были обмануты. Вы должны понимать, что делают с сербами по всей Югославии. Мусульмане и хорваты убивают сербских младенцев. Они прогоняют сербов с их земли. Мы просто сопротивляемся. И — да, возможно, мы тоже совершали что-то, но это принцип „око за око“. Я просто пытаюсь добиться справедливости».
Я упомянул о Сребренице, городе в основном мусульманском, который изо всех сил пытался сдерживать сербские войска, ведущие огонь по гражданским кварталам из артиллерийских орудий и грабившие конвои с гуманитарной помощью. «Нет. Нет. ООН доказала, что во время недавних бомбардировок Сребреницы сербы не были виноваты». Затем он попытался доказать мне, что у всех сторон, включая мусульман, воюющих в Боснии, есть артиллерия и танки. Это напомнило мне ту старую шутку Ленни Брюса
[81]: «Что нужно делать, когда жена приходит домой и находит вас в постели с другой женщиной? Отрицать это!» Но мне было не до смеха. Я чувствовал, как кровь приливает к моему лицу. «Господин Милошевич, — сказал я, — вы единственный человек в мире, который мог сказать такое».
Милошевич, несомненно, понял, что я только что поймал его на лжи, но он спокойно поднял глаза от карты и спросил: «Что вы думаете обо мне?»
«Я думаю, что вы — проклятый военный преступник, и вас следует судить как преступника», — сказал я. Я смотрел Милошевичу прямо в глаза, но выражение его лица не изменилось. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Можно было подумать, что я только что назвал его славным парнем.
Но у меня к нему еще были вопросы. Я попросил у него эскорт, который сопроводил бы меня в Сребреницу, чтобы я мог сам увидеть, что там происходит. Он ответил, что это была бы отличная идея, но, увы, даже он не смог попасть в зону боевых действий, так как это было небезопасно. «В таком случае, — сказал я, — лучше всего позволить войскам ООН войти в зоны боевых действий или уничтожить орудия ударами авиации НАТО». «Поверьте, сенатор, я хотел бы помочь, но я могу действовать в Боснии только при согласии боснийских сербов», — ответил он.
Затем без предупреждения он спросил меня, хочу ли я поговорить с Караджичем. Это окончательно выбило меня из колеи. «Да… да, конечно». «Я думаю, что он в городе», — сказал Милошевич и, протянув руку к телефону, поднял трубку и заговорил на сербохорватском. После того как он повесил трубку, мы продолжали разговор еще несколько минут, когда вдруг парадная дверь дворца с грохотом распахнулась, в фойе раздалось эхо. Мы подняли глаза от карты и молча прислушивались к торопливым шагам в коридоре. По красной ковровой дорожке, топ-топ-топ, через площадку и потом вверх по ступеням очень быстро, топ-топ-топ. Дверь в кабинет распахнулась, перед нами стоял, тяжело дыша, Радован Караджич. Его лицо было ярко-красным, огромная копна белых волос делала его похожим на волшебника. Он поспешил занять место справа от Милошевича и попытался выговорить приветствие. Мне хотелось сказать: «Кто-нибудь, принесите этому парню стакан воды». Я думал, у него случится сердечный приступ. «Уххх, господин президент… Уххх, простите… уххх! Я опоздал… Уххх, я закончил так быстро, как только смог». Я повернулся к Милошевичу: «Не контролируете, да?»
Это был единственный раз, когда я увидел, как лицо Милошевича выдало его чувства. Он, казалось, был готов пригвоздить Караджича взглядом, выказывая неприкрытое презрение к этому болвану. «Сенатор, для меня большая честь встретиться с вами. Я наслышан о вас. Спасибо, что дали мне возможность объяснить мою позицию». «О, как я рад знакомству, доктор», — сказал я.
Милошевич вернулся к карте, и Караджич присоединился к своему боссу, уговаривая меня признать сербов пострадавшей стороной. «Как могли сербы в Боснии жить с мусульманами? — сказал Караджич. — Мусульмане — животные, убивающие сербов в колыбели и не поддерживающие интересов Запада».
После более чем двух часов подобных разговоров меня почти трясло, и я начал активнее настаивать на том, что сербы должны отступить от Сребреницы и впустить силы ООН. Эти силы должны были убедиться в прекращении огня, пока разрабатывается мирный план. Караджич возражал: «Боснийские сербы категорически против иностранных войск на своей земле». Я дал понять, что мы выбрали нового американского президента, и в связи с этим отношение США ужесточается. В итоге против сербов будут введены удушающие экономические санкции, боснийские сербы с помощью авиационных ударов НАТО будут отброшены назад. Я объяснил, что Соединенные Штаты не исключают применения силы. А также я предложил им вспомнить войну в Персидском заливе, чтобы иметь представление об американской мощи.
Но все, что их интересовало, — это изучение карты и разделение Боснии с присвоением лучших территорий. «Все же так просто, — твердил Милошевич. — Мы могли бы решить все сегодня вечером за ужином». Тем не менее он не обиделся, когда я отказался от его предложения поесть и выпить (мы все будем умирать от голода, когда вернемся в отель). Слободан продолжал повторять: «Сербские земли в Боснии должны быть смежными, и я не вижу никаких причин для компромисса»
[82]. Более того, Милошевич и Караджич дали понять, что внешнее военное вмешательство их нисколько не беспокоило.
К тому времени, когда мы покинули дворец, через три часа, я знал все, что нужно было знать о Милошевиче. Он солгал мне без всяких сожалений перед лицом всех улик. Я ни на йоту не доверял ему. Но он был хорош. Джейми Рубин позже сказал, что он был похож на мафиозного босса. Независимо от выдвинутых обвинений, он сохранял спокойствие. И этот парень был умен. Он был крутым. И он не собирался совершать ошибок. Он мог быть сукиным сыном, но он знал, что делал. И он не остановится, пока Запад не остановит его.
