С заложенными кирпичом окнами ни один звук не проникает в «Руки милосердия» снаружи.
Тут и там группами лежат лишенные мозга тела. Все они – ИСКЛЮЧЕНИЯ.
В пределах видимости никто не шевелится.
Хамелеон следует за дразнящим запахом МИШЕНИ, пока эти феромоны не приводят его к рабочему столу в главной лаборатории, где никого нет, прежде всего, нет источника этого запаха.
В разуме Хамелеона шевелятся смутные воспоминания об этой огромной комнате. Более ранних воспоминаний у него, похоже, и нет.
Воспоминания Хамелеона не интересуют. Он живет ради будущего, ради разъяряющего запаха МИШЕНЕЙ.
Насилие вызывает у него такое же наслаждение, какое мог бы вызывать секс, будь он способен к сексу. Оргазм он способен получить от убийства и только от убийства. Хамелеон грезит войной, потому что война для него – вечный экстаз.
Внезапно на мониторе компьютера и на экране восемь на шесть футов, встроенном в стену, появляются образы.
Экраны показывают широкую улицу, десятки тысяч людей, одинаково одетых, стройными рядами маршируют под громкую музыку.
В каждом пятом ряду этих торжественно движущихся колонн каждый человек несет флаг. Красный с белым кругом. В кругу – лицо человека.
Лицо знакомо Хамелеону. Он видел этого человека достаточно давно, видел часто в этой самой лаборатории.
Камера отплывает, чтобы показать громадные здания, которые высятся вдоль этой широкой, на двенадцать полос движения, улицы. Все здания необычной конструкции, не похожи на типовые дома, чертежи которых заложены в программу Хамелеона, чтобы помочь ему ориентироваться в административном комплексе, или в церкви, или в торговом центре.
На стенах некоторых зданий портреты. То же лицо, что и на флагах, выложено мозаикой или высечено в камне.
Каждый портрет высотой как минимум в десять этажей. Некоторые – в тридцать.
Музыка становится громче, громче, потом затихает, оставаясь лишь звуковым фоном. Теперь произносятся слова, но Хамелеона они совершенно не интересуют.
Марширующие на экранах толпы – не настоящие люди, просто образы. Их нельзя убить.
Проползая среди лабораторных установок, Хамелеон ищет живых, чтобы убить их. Какое-то время ничего не может учуять, кроме феромонов МИШЕНИ, Старого человека, который побывал здесь, но ушел. Потом появляется новый запах.
Хамелеон поворачивает голову направо, налево, его режущие когти щелкают в предвкушении, рвущая пасть широко открывается. Жало высовывается наружу.
Это запах МИШЕНИ. В коридоре, но она приближается.
Глава 44
Внезапно, словно отрезанный, дождь остался позади, а перед ними сухой асфальт двухполосного, находящегося в ведении штата, шоссе. Выехав из дождя, Карсон постаралась выжать из «Хонды» максимум скорости, на которую способен этот автомобиль, и даже чуть больше.
Она подняла бутылку колы с избытком кофеина, которую держала у ног, и сделала большой глоток. Уже ощущала признаки обезвоживания, не опасные для здоровья, вызываемые кофеином: сухость во рту, сухость губ, легкий звон в ушах.
На пассажирском сиденье Майкл, ударяя по воображаемым барабанам воображаемыми палочками, нарушил затянувшееся молчание:
– Может, нам не стоит превышать рекомендованную дозу кофеиновых таблеток? У меня в носу все пересохло.
– У меня тоже. Носовые каналы такие сухие, что воздух, которым я дышу, поступает, словно из топки. Просто обжигает.
– Да. Сухость ощущается. Но мы по-прежнему в Луизиане, где по закону минимальная влажность воздуха – девяносто процентов. Слушай, ты знаешь, сколько воды в человеческом теле?
– Если это та часть месяца, когда она удерживается во мне, я бы сказала, девяносто процентов.
– Шестьдесят процентов у мужчин, пятьдесят – у женщин.
– Вот тебе и доказательство – в женщинах сухого остатка больше, чем в мужчинах.
– Так ответили в телевикторине.
– Не могу поверить, что ты смотришь телевикторины.
– Они познавательны. Половину своих знаний я почерпнул из телевикторин.
– Тогда я верю.
Кроны огромных дубов с заросшими мхом стволами смыкались над дорогой, они ехали, как в тоннеле, а свет фар выхватывал все новые колонии фосфоресцирующего лишайника на узловатой коре.
– Тебе обязательно гнать так быстро?
– Быстро? Да эта развалюха годится только для похоронных процессий.
Зазвонил мобильник Карсон, она выудила его из кармана куртки.
– О’Коннор.
– Детектив О’Коннор, – женский голос, – это Эрика Гелиос.
– Добрый вечер, миссис Гелиос.
Услышав эту фамилию, Майкл подпрыгнул на сиденье, будто гренок, выскочивший из тостера.
– Как я понимаю, вам известно, кто на самом деле мой муж, – продолжила Эрика. – По крайней мере, он подозревает, что вы знаете.
– Он знает, что мы знаем, – ответила Карсон. – Вчера послал двух Новых людей, профессиональных убийц, чтобы они покончили с нами. Сладкая парочка. Выглядели, как танцоры. Мы прозвали их Фред и Джинджер. Они разнесли мой дом, чуть не убили моего брата.
– Похоже на Бенни и Синди Лавуэллов. Я тоже – Новая женщина. Но не знала, что Бенни и Синди вчера побывали у вас. Виктор убил меня позавчера.
Карсон повернулась к Майклу.
– Она говорит, что Виктор убил ее позавчера.
– С кем вы разговариваете? – спросила Эрика.
– С моим напарником, Майклом Мэддисоном.
– Я понимаю, это звучит невероятно, если кто-то говорит вам, что ее убили позавчера.
– По милости вашего мужа понятие «невероятно» для нас практически перестало существовать.
– Я готов поверить во что угодно, – согласился Майкл.
– Виктор отправил мое тело на свалку. Вы знаете о свалке «Кроссвудс», детектив О’Коннор?
– Она рядом с фермой, где он собирается выращивать по шесть тысяч своих людей в год.
– Вы в курсе событий. Наверное, по-другому и быть не могло, если Виктор встревожился из-за вас. Обычно он не тревожится.
– Миссис Гелиос, как вы узнали этот номер?
– Его записал Виктор. В блокноте, который лежит на его столе. Я увидела. До того как погибла. У меня фотографическая память. Я – Альфа.
– Вы все еще мертвы?
– Нет, нет. Как выяснилось, большинство из нас, кого он отправляет сюда, мертвы окончательно, но некоторые… только кажутся мертвыми… в нас остается искорка жизненной энергии, которую можно раздуть и оживить нас. Здесь, на свалке, они знают, как нас спасать.
– Они кто?
