Стоя в нише, Эрика сказала своему отражению: «Двенадцать двадцать пять есть сорок один».
Реагирующая на голос программа, заложенная в домашний компьютер, приняла эту фразу как первую часть пароля. Центральное зеркало ушло в потолок, открыв стальную дверь без петель, рукоятки или замочной скважины.
Произнеся: «Два четырнадцать есть десять тридцать один», – Эрика услышала, как засовы замка открылись, зашипел воздух пневматического механизма, и дверь ушла в стену.
В сейфе ее встретили верхние шкафчики с высокими дверцами, под которыми находились многочисленные ящики одного размера, высотой в фут, шириной в два. На каждой из трех стен сейфа таких ящиков было двенадцать, пронумерованных от 1 до 36.
Из ящика 5 Эрика достала шестнадцать брикетов сотенных и положила в саквояж. По пятьдесят тысяч долларов в каждом брикете, всего восемьсот тысяч.
Из ящика 12 она достала полмиллиона евро.
Из ящика 16 – на миллион долларов облигаций на предъявителя, каждая по пятьдесят тысяч.
В ящике 24 лежали маленькие мешочки из серого бархата с аккуратно завязанными тесемками. В них хранились драгоценные камни, в основном бриллианты высшего качества. Эрика собрала все мешочки и переложила в саквояж.
Несомненно, у Виктора хватало и счетов в офшорных банках, на которых лежали значительные суммы. Деньги попадали туда долгим, извилистым путем, через подставные фирмы и фиктивных людей, поэтому ни один налоговый инспектор не сумел бы связать их с Виктором. Там он держал большую часть своего состояния.
А то, что собрала Эрика, следуя указаниям Виктора, требовалось ему для того, чтобы перекантоваться в ближайшие дни, если бы возникший кризис не удалось подавить в зародыше.
С саквояжем она вернулась в зеркальную нишу, встала лицом к открытой двери сейфа и произнесла три слова: «Закройся и запрись».
Вновь зашипела пневматика. Дверь встала на место, засовы защелкнулись, зеркало опустилось, и Эрика вновь увидела свое отражение.
В гараже Эрика поставила чемодан и саквояж в багажное отделение «GL550».
С большим матерчатым пакетом, чтобы сложить в него книги, вернулась в библиотеку. Джоко походил, скорее, не на Гекльберри Финна, а на черепаху-мутанта с другой планеты, сбросившую панцирь, которую могли принять за человека только в том случае, если бы на Земле все враз ослепли.
Спереди вылинявшие синие джинсы выглядели нормально, но сзади висели мешком, потому что ягодицами тролль похвастать не мог. Его тонкие руки длиной превосходили руки обычного мальчика, и рукава футболки заканчивались за три дюйма от запястий.
Впервые Эрика обратила внимание, что на руках у Джоко по шесть пальцев.
Он максимально раздвинул регулировочный ремешок, поэтому смог надеть бейсболку (если на то пошло, раздвинул слишком сильно). Края налезали на шишковатые уши, и ему постоянно приходилось поднимать козырек, падавший на глаза.
– Это не шутовской колпак, – пожаловался он.
– Нет. В доме я тебе его найти не смогла, а магазин, где продаются шутовские колпаки, откроется только в девять утра.
– Может, доставка у них начинает работать раньше.
– У них нет такой службы доставки, как в пиццериях, – ответила Эрика, складывая отобранные Джоко книги в матерчатый пакет.
– Если говорить о шутовском колпаке, то пицца лучше этого. Давай закажем пиццу.
– Ты не думаешь, что пицца на твоей голове привлечет к нам ненужное внимание?
– Нет. И с обувью не сложилось, – даже вытащив шнурки, он не смог вставить широкие стопы в детские кроссовки. – Но босиком Джоко лучше. Он тверже стоит на ногах, а если ему захочется пососать пальцы, не придется разуваться.
Его пальцы на ногах, с тремя фалангами, длиной не уступали пальцам на руках. Эрика подумала, что он может вскарабкиваться на дерево, как обезьяна.
– На тебя не обратят внимание, если ты будешь оставаться в салоне, – сказала она. – И пригнешься. Не будешь смотреть в окно, если мимо проедет автомобиль. И не будешь никому махать рукой.
– Может Джоко показать им палец?
Она нахмурилась.
– Это же непристойный жест. Зачем?
– Всякое случается. Скажем, теплая ночь, большая луна, светят звезды, и тут внезапно женщина бьет тебя шваброй, а мужчина – пустым ведром, крича: «Что это здесь, что это здесь, что это здесь?!» Ты бежишь быстрее, чем бегут они, а потом тебе хочется прокричать им что-то умное, но ты не можешь придумать ничего умного, зато всегда есть палец. Может Джоко показать им знак «Все хорошо»?
– Я думаю, будет лучше, если ты станешь наслаждаться поездкой, не поднимая рук.
– Может Джоко показать им кулак, символизирующий лозунг «Власть – народу!»?
– Я не думала, что ты увлекаешься политикой, – матерчатый пакет распух от книг. – Пошли. Пора выбираться отсюда.
– Ох! Подожди. Джоко забыл. В его комнате.
– В твоей комнате нет ничего, что тебе нужно.
– Вернусь в полсекунды.
Он схватил шнурок от кроссовки и, зажав в зубах, закувыркался к двери из библиотеки.
Вернулся через несколько минут с мешком из наволочки, завязав горловину шнурком.
– Это что?
– Вещи.
– Какие вещи?
– Вещи Джоко.
– Хорошо. Хорошо. Пошли.
В гараже, у «Мерседеса GL500», Джоко спросил:
– Хочешь, чтобы я сел за руль?
Глава 57
Судя по степени возбуждения Новых людей и их разговорам между собой, Карсон решила, что большинство из тех, кто держал в руках факелы и масляные лампы, если не все, Эпсилоны, как Ганни Алекто, работающие на свалке.
Помимо Эрики Четвертой еще пятеро Новых людей, признанных мертвыми и доставленных в «Кроссвудс», но потом воскрешенных, были Альфами, четверо мужчин и одна женщина. Их всех уничтожил Виктор, по той или иной причине. Вот эта группа и называла себя Дампстерами.
Карсон и Майкл сильно удивились, когда выяснилось, что один из Дампстеров – Баки Гитро, окружной прокурор. Не тот клон, которого они убили в парке Одубон, и не исходный Баки, рожденный от отца и матери. Речь шла о первом клоне, которому предстояло заменить настоящего Баки. Но его самого заменил второй клон, потом убитый Карсон и Майклом, поскольку Виктор решил, что у первого недостаточно хорошая мимика, чтобы он смог сойти за окружного прокурора.
Судя по всему, все эти Альфы вернулись к жизни раньше, чем миссис Гелиос. Они нашли воду, чтобы умыться, и носили достаточно чистую, пусть и истрепанную одежду, вероятно, найденную тут же, на свалке.
Хотя Эрику Четвертую воскресили самой последней, именно ей поручили говорить не только от себя, но и за всех Альф, возможно, потому, что она была женой их мучителя и хорошо знала Виктора, его характер и темперамент. Лучше других могла указать на слабости, которые выводили на его уязвимые места.
