– Попробуй ветчину, – предложил хрустальный шар.
– Ветчину?
– Она сочетается.
– С чем?
– Я знаю путь к счастью, – ответил хрустальный шар.
– Тогда скажи мне, – раздраженно бросил Джеймс.
– Толщиной с папиросную бумагу.
– Это ты про что?
– Подается ломтиками толщиной с папиросную бумагу.
Стальная дверь открылась. Входить в викторианскую, без окон, гостиную Джеймсу запретили. Уходя, велели оставить стальные двери открытыми.
Он выполнил все в точности, хотя в голове у него царил сумбур.
В любом случае, комната эта совершенно его не интересовала. Кому нужна какая-то комната, если до счастья рукой подать.
Хрустальный шар молчал, пока они возвращались в библиотеку.
Джеймс подошел к письменному столу, снял трубку со стоящего на нем телефонного аппарата и позвонил мистеру Гелиосу, чтобы доложить, что поручение выполнено в полном соответствии с полученными инструкциями.
Как только Джеймс положил трубку, хрустальный шар подал голос:
– Ты не создан для счастья.
– Но если ты знаешь путь…
– Я знаю путь к счастью.
– Тогда почему не скажешь мне?
– Также сочетается с сыром, – ответил хрустальный шар.
– Значит, я недостоин счастья. Так?
– Ты – всего лишь мясная машина.
– Я – человек, – возразил Джеймс.
– Мясная машина. Мясная машина.
В ярости Джеймс швырнул хрустальный шар на пол, где он разлетелся, расплескав склизкие желтые семечки и обнажив оранжевую мякоть.
Какое-то время Джеймс, ничего не понимая, смотрел на разбитую дыню.
Когда поднял голову, увидел книгу, забытую кем-то на письменном столе. «Тролли в литературе». Взял ее с намерением поставить на место.
– Я знаю путь к счастью, – сообщила ему книга.
– Пожалуйста, скажи мне, – голос Джеймса переполняла возродившаяся надежда.
– Ты заслуживаешь счастья?
– Я уверен, что заслуживаю. Почему я не должен его заслуживать?
– На то могут быть причины.
– Все заслуживают счастья.
– Не все, – возразила книга, – но давай поговорим об этом.
Глава 65
«GL550» мчался на север, а Джоко надеялся на новую встречу с оленями. И пока надеялся, думал о разном.
Иногда Джоко думал о чем-то важном. Обычно с двухминутными интервалами. Между какими-то действиями.
К примеру, думал, почему что-то уродливое, а что-то – нет. Может, если бы все было прекрасным, то и мир бы переменился.
Люди вот смотрят на одно, восторгаются этим. Потом видят другое и избивают палками.
А может, в жизни необходимо разнообразие. Если всем восторгаться, станет скучно. И бить все палкой – тоже скучно.
Лично Джоко полагал, что он бы не заскучал, если бы ему пришлось всем восторгаться.
Иногда Джоко думал о том, почему у него нет половых органов. Все, что было у Джоко, так это забавная штучка, чтобы писать. Не половые органы. Штучку эту он называл пипкой. К счастью, она утягивалась внутрь, когда не использовалась.
Если бы оставалась на виду, безумного пьяницу вырвало бы, когда он бы ее увидел.
Об одном Джоко старался не думать. О том, почему он такой один. Единственный. От таких мыслей становилось очень уж грустно.
Но Джоко все равно об этом думал. Не мог избавиться от этих мыслей. Они вращались и вертели сальто, как Джоко.
Может, поэтому у него и не было половых органов. Они же ни к чему, если таких, как ты, больше нет.
Со всеми этими мыслями Джоко исподтишка поглядывал на Эрику.
– Ты думаешь о чем-то важном?
– Например?
– Например… о том, чего у тебя нет.
Эрика долго молчала. Джоко уже решил, что опять ляпнул что-то глупое.
– Иногда я думаю, каково это – быть матерью, – наконец ответила она.
Джоко сжался в комок.
– Джоко сожалеет. Сожалеет, что спросил. Это так больно. Не думай об этом.
– И каково это – быть матерью? Я никогда не узнаю.
– Почему никогда?
– Потому что такой я сделана. Чтобы меня использовали. Не для того, чтобы любили.
– Ты была бы прекрасной матерью, – заверил ее Джоко.
Она промолчала. Смотрела на дорогу. Дождь на дороге, дождь в глазах.
– Была бы, – настаивал он. – Ты так хорошо заботишься о Джоко.
Она вроде бы засмеялась. А может, смех этот больше напоминал рыдание.
Так уж сложилось. Джоко говорит. Люди плачут.
– Ты очень милый, – сказала она.
И Джоко подумал: а может, не все так плохо, как кажется.
Эрика Пятая сбросила скорость.
– Вроде бы машина Виктора.
Или все гораздо хуже, чем кажется.
Он приподнялся на сиденье.
– Где?
– На площадке отдыха справа. Точно, его машина.
– Проезжай мимо.
– Я не хочу, чтобы он ехал следом. Мы должны прибыть на место после него, иначе я не смогу незаметно протащить тебя.
Эрика свернула на площадку отдыха. Остановилась позади седана Виктора.
– Оставайся здесь. И не высовывайся.
– Ты выходишь? Но там дождь.
– Мы же не хотим, чтобы он подошел к нам, правда? – и она открыла дверцу.
* * *
Получив информацию, что Джеймс с поручением справился, Виктор посидел еще несколько минут, думая о том, как ему попасть на ферму.
У некоторых из Новых людей, там работающих, могло в той или иной степени наблюдаться нарушение функционирования. Ему следовало соблюдать осторожность, но пугаться их он отказывался. Все они были его созданиями, продуктом его гения и могли напугать его не больше, чем произведения Моцарта могли ужаснуть композитора или картины Рембрандта – художника. Либо они подчинялись ему, либо он произносил фразу смерти.
Он не сомневался, что еще один трансформированный Уэрнер на ферме его не встретит. Уэрнер – случай уникальный. И где он теперь? Превратился в пар вместе со всем остальным в «Руках милосердия».
Ни одно восстание против Виктора не могло увенчаться успехом, и не только потому, что могуществом он не уступал мифическим богам. Просто даже самый умный Альфа был идиотом в сравнении со своим создателем, на котором не отражались прожитые столетия.
