Хочу, чтобы мне снова стало спокойно.
Но в нем что-то есть, в Эе. Пусть он и подлец, в нем осталось что-то хорошее, что-то искреннее. И пока он не отрывает взгляда от компьютера, я могу легко это представить. Таким он похож на обычного молодого мужчину, у которого еще вся жизнь впереди, сотня дорог на выбор. Он стремится, он жаждет. Сейчас, например, Эй мог бы переписываться с девушкой, которая, допустим, недавно поцарапала его Тойоту. После аварии Эй вышел из машины посмотреть на царапины – и увидел девушку. Он сказал, что недавно видел ее во сне, – и не соврал.
Да, в нем есть что-то романтичное и благородное. Но это так глубоко запрятано, что вряд ли какая-то женщина решит докопаться до этого. А вот случайная связь с брюнеткой, читающей книгу в баре, – этот как раз вписывается в его образ.
Мне даже немного его жаль. Жаль, когда что-то хорошее вянет. Или гниет – как в его случае. Но пока я не спешу избавляться от образа хорошего Эя. В конце концов, скоро Новый год.
Я перевожу взгляд на дорогу, припорошенную снегом. Хлопья летят стеной – крупные, пушистые. Настоящий Новый год.
Скучаю по Сергею. Скучаю так сильно, что ноет в солнечном сплетении. Что за послание он оставил мне сегодня? Какая погода в Питере? Чем он занимается?
А если чуть отвести взгляд в сторону от отражения Эя, то можно представить, что за ноутом работает Сергей.
От этой фантазии начинает тихонько ныть под ложечкой.
Будь это Сергей, я бы сейчас стояла в его рубашке, наблюдала за ним в отражении. Он бы почувствовал это, внезапно прервал работу и встал с дивана. Стоя к нему спиной, я бы каждым позвонком ощущала, как стремительно и волнующе сокращается расстояние между нами. Он бы убрал волосы с моей шеи. Прижался бы ко мне всем телом. А потом я бы почувствовала его горячие ладони на своих обнаженных бедрах, там, где заканчивается рубашка…
Я снова это чувствую: будто паутинка приклеилась к плечам. Эй смотрит в глаза моему отражению – подглядывает за мной.
– Не мерзнешь? – спрашивает Эй.
Улыбаюсь. Я могла бы согреться лишь от тепла его голоса.
Эй встает с дивана и медленно подходит ко мне.
Замирает у меня за спиной.
Мне почти мучительна эта внезапная близость с ним.
Его ладони опускаются мне на плечи. Я прикрываю глаза от нежности и влечения, которые, переплетясь, затапливают меня.
Мне почти не страшно.
Эй осторожно отводит волосы с моей шеи. Я наклоняю голову: жду поцелуя. И все равно вздрагиваю, когда ощущаю теплое, мягкое прикосновение его губ. Как непривычно, забыто. И как безумно приятно… Из меня вырывается тихий стон. Он словно сигнал – Эй разворачивает меня к себе лицом. Находит губами мои губы. Его поцелуй медленный и нежный.
Потом Эй чуть отстраняется. Не открывая глаз, я тянусь к нему. И следующий его поцелуй уже совсем другой: жгучий, страстный, настойчивый, опьяняющий.
Я чувствую, как он расстегивает пуговицы моей рубашки, как она спадает с плеч. Чувствую лопатками обжигающий холод оконного стекла и жар ладоней.
Мне пронзительно сладко от соприкосновения наших обнаженных тел. Я сгораю и возрождаюсь с каждым движением.
…А потом я еще долго лежу на его плече и закрытыми глазами смотрю, как медленно летят и летят хлопья снега, похожие на пух.
Глава 9. День 2
Я сижу на веранде в рубашке Эя, кутаюсь в плед, утопаю в солнечном свете, который льется с неба, отражается от снежного озера, разлитого от дома до самого леса. Передо мной на столике стоит чашка с кофе, сверкают позолоченные капли на ободке. Кажется, я состою не из плоти и крови, а из света и кофейного аромата.
Идеальное прощание.
Эй приносит на подносе две тарелки с яичницей и беконом. Садится на соседнее кресло.
Я кладу на язык кусочек сладковатой ветчины. Запиваю кофе. Запоминаю эти ощущения, каждый миг.
– Через час у меня встреча со старухой, – рассказывает Эй, уплетая яичницу так, будто голодал несколько дней. – Потом еще кое-какие дела в городе – по мелочам. Так что, до боя курантов мы успеваем не только купить елку, но и нарядить ее, и придумать что-нибудь к праздничному столу.
Я медленно опускаю вилку на тарелку. С трудом проглатываю комок яичницы.
Встаю с кресла и, не слыша своих шагов из-за громыхающего сердца, иду на кухню. Расстегиваю пуговицы рубашки. Пальцы не слушаются.
Эй останавливается в дверном проеме, у меня за спиной.
– В чем дело, Эм?
Я молча стягиваю рубашку, надеваю вечернее платье.
– Да что такое? – Эй разворачивает меня за плечи.
Протягиваю ладонь. Дай, телефон.
Эй мгновенно мрачнеет, не сразу вспоминает, где телефон. Когда возвращается с ним, я уже полностью переоделась.
«Никакой елки, Эй. Ничего. Мы больше не увидимся».
Он читает сообщение. Смотрит на него так долго, будто перечитывает несколько раз.
– Что за бред, Эм?
Он и смотрит так, будто у меня помутнение рассудка.
Забираю у него телефон. Пишу: «Я не праздную Новый год. И я предупреждала, что после поездки на прием мы разойдемся. Ничего не изменилось».
Кончики его ушей розовеют от гнева.
– Ничего? Совершенно ничего не изменилось?!
Я долго пишу ответ: приходится стирать буквы – от нахлынувших эмоций пальцы не попадают по кнопкам.
«Мы взрослые люди. Мы получили от этой ночи то, что хотели. Теперь время разойтись».
Эй ударяет кулаком по стене и громко, до звона стекла, хлопнув дверью, уходит.
Я опускаюсь на стул.
Ну какого черта Эй ко мне привязался! Он же так просто нашел общий язык – во всех смыслах – с брюнеткой. Тогда почему не она, почему – я? Или любая другая женщина из бара?
Выхожу из кухни. Эя нет. Заглядываю в ванную – пусто. Есть еще одна дверь – но она заперта. Стучусь, прикладываю ухо к стеклянной вставке – тишина. Волнение холодком ползет по позвоночнику. Что Эй задумал?!
Бросаюсь на крыльцо – и в окне веранды вижу, как он очищает от снега машину.
Медленно выдыхаю.
Надеваю куртку и выхожу на улицу.
Молча, глядя себе под ноги, Эй открывает мне заднюю дверь машины. Не переднюю.
Мне жаль, что мы расстаемся вот так. Но, с другой стороны, это один из наилучших вариантов. По крайней мере, расставлены все точки над i. Никаких иллюзий.
Эй паркует машину возле арки. Хочет что-то сказать, но останавливает себя – даже рта не раскрывает. Прощаюсь с ним. Выхожу.
Взвизгивают шины.
Гордый.
