«Ок», – отвечаю я.
Пока не затянулись узелки между мной и Сергеем, вечера в одиночестве были упоительны, а сейчас они не просто меня тяготят. Они невыносимы.
Пусть будет история Эя. Лишь бы не одиночество.
«Через полчаса возле арки. Одевайся теплее», – давит Эй.
Я на мгновение замираю – пора бы вспомнить, с кем имею дело. Бросаю взгляд на ноут. Сергея снова нет в сети.
«Договорились», – отвечаю я.
Не знаю, что за планы у Эя, поэтому перестраховываюсь – надеваю джинсы, свитер, обвязываю шею шарфом, натягиваю шапочку, обуваю теплые сапоги. Перед самым уходом заглядываю в соцсеть – ни одного сообщения.
Возле арки останавливаюсь. Снимаю варежки и снова проверяю аккаунт. Новое сообщение! Я улыбаюсь. У Сергея кофе-пауза? «Не хочу врать, – читаю я. – У меня свидание. Встретимся завтра».
Сердце будто на несколько секунд останавливается. Вдохнуть – больно. Странно, что телефон не падает у меня из рук. Я медленно кладу его в нагрудный карман. Медленно надеваю варежки. Прислоняюсь к стене дома.
А чего ты хотела, Эмма?..
Мне горько.
Сжимаю пальцами переносицу, хотя это очень неудобно делать в толстых варежках.
И чувствую, как на плечо мне ложится рука.
Не успеваю придти в себя – так что Эй получает под дых моим взглядом. По крайней мере, вид у пижона именно такой.
– Эм... – у него у самого словно дефект речи.
Я улыбаюсь, а в глазах – слезы.
Эй резко притягивает меня к себе и обнимает так сильно, что от этого внезапного порыва мне хочется рыдать еще сильнее.
– Скажи – кто, – требует он шепотом мне на ухо.
Я чуть качаю головой – вытираю слезы о ледяной воротник его пальто.
– Эм, ну, скажи, я смогу помочь. Я очень многое могу. Ты даже не представляешь…
Отлипаю от него. Он выпускает меня из объятий.
– Наверное, тебе жутко любопытно, куда же мы сейчас отправимся! – Эй меняет тему, меняет тон голоса – за что я невероятно ему благодарна. – Бьюсь об заклад, такого ты не ожидаешь. Пойдем! – он снимает свою перчатку, снимает мою варежку и берет меня за руку.
Мы кружим по присыпанным снегом улицам. Вырываемся за город. Сообщение Сергея все еще царапает душу, но ощущение такое, будто я удаляюсь не только от своего дома, но и от той острой тоски, которую испытала. Как же хочется сказать: «Быстрее!» Но, во-первых, Эй и так мчит с приличной скоростью. А во-вторых, это слишком карикатурно звучит, когда говоришь «быстрее» очень медленно, запинаясь через букву.
Где мы?
Я оглядываюсь, выходя из машины. Парковка возле трассы забита почти полностью, но людей мало.
– Пойдем! – Эй улыбается – заразительно, искренне, будто ребенок – и куда-то тащит меня за руку.
Я начинаю догадываться о происходящем, когда мы останавливаемся у палатки с вывеской «Прокат». Мимо меня тащит тюбинги семья – родители и двое малышей. Их одежда покрыта такой коркой льда и прессованного снега, что я с трудом могу разобрать цвет курток.
– Да, Эмма, да, – не только словами, но и всем своим довольным видом подтверждает мою догадку Эй. – Сейчас мы с тобой повеселимся!
Он выбирает большой белый тюбинг в виде радужного пони, с мордой и хвостом.
Я понимаю – Эй не шутит. Смеюсь, качаю головой и, скрестив перед собой руки, отступаю. Но нам обоим ясно, что сопротивление бесполезно. Эй догоняет меня за пару шагов. Едва ощутимая подножка – и я мягко плюхаюсь на тюбинг. Барахтаюсь, пытаясь неловко из него выбраться, а Эй со всей прыти тянет тюбинг за трос.
– Ннет! Ннет! – сквозь смех, смешанный с ужасом, пытаюсь выдавить я, жмурясь и морщясь от снега, который летит мне в глаза, забивается в нос и рот.
Из-за этого я пропускаю момент, когда мы подъезжаем к горке – и понимаю, что происходит, только почувствовав резкий толчок в спину и сразу за этим – мгновение свободного падения.
– Аааааа! – без всякой запинки ору я, подпрыгивая на ухабах и снежных изгибах.
Люди разбегаются передо мной – к счастью. Потому что я не в силах управлять этой стихией.
Снег в рукавицах, под шарфом, в глазах, в ушах – шапка сбилась. Я все ору – так что чувствую снег и на вкус. Меня норовит вытряхнуть из тюбинга, вертит и штормит, а горка все не кончается.
– Аааааа!..
И вот, наконец, – через пару лет – скорость тюбинга замедляется. Некоторое время он скользит по инерции, а потом замирает.
Сижу, не веря, что все закончилось, все еще вцепившись в резиновые ручки. Ощущение такое, будто снег подо мной сейчас провалится – и все начнется заново. Но ничего не происходит.
Я разлепляю глаза, осторожно оглядываюсь. Я в стороне от основной ледяной трассы. Тюбинг до середины застрял в пушистом снегу. Вокруг – ни одного следа, кроме дорожки, проложенной моим радужным пони. Я улыбаюсь и, раскинув руки, падаю на спину, разноцветный резиновый хвост трется о мою щеку.
Сейчас впервые за полчаса я вспомнила о последнем сообщении Сергея.
Лежу до тех пор, пока сквозь сомкнутые веки не чувствую, что свет внезапно тускнеет. Открываю глаза. Надо мной нависает Эй.
– Ну, как ты? – издевательски, но вместе с тем тепло, спрашивает он.
– Нненавижу ттебя!
– Нет, ты меня любишь, Эм. Пора бы тебе уже признаться в этом самой себе.
Смеюсь и качаю головой.
– Ну, нет, так нет! – Эй хватает тюбинг за канат – и бежит к подъему на горку, а я смеюсь так, что не способна даже не раскромсанное «нет».
Я пытаюсь отплатить взаимностью, когда мы берем напрокат еще один тюбинг. Но от моего удара ладонями в спину, Эй только шагает вперед, а вовсе не кувыркается с горки, как планировалось. Зато снова с горки лечу я. Потом я уже съезжаю на тюбинге по собственному желанию. То одна, то в сцепке с Эем, то утащив его тюбинг в виде акулы и заставив пижона догонять меня на пони.
Не помню, когда я так веселилась в последний раз.
Не помню, когда я вообще так веселилась.
Я столько раз забиралась на горку, столько потратила на это сил, что поздно вечером, когда небо стало насыщенно-синим и зажглись фонари, до машины мне захотелось ползти на четвереньках. Но я мужественно иду на своих двоих. Эй то и дело ласково подталкивает меня в спину – то ладонью, то подколками.
– Ты визжала, как свинка, – сообщает мне Эй, и я слышу, как он стряхивает с себя снег перчатками.
– Ммм, – только и могу возразить я, волоча ноги.
– Да-да, маленькая, розовощекая свинка.
– Ммм…
– Нет, не телушка. Ты меня не убедишь.
Я смеюсь, запрокинув голову.
