Знаешь, что меня удивило? Во всей квартире, даже в спальне Ренаты, не было фотографий, если не считать пары семейных портретов на полке над искусственным камином. Согласись, Эм, это странно, когда в доме у человека, одержимого фотографией, нет ни одного яркого художественного снимка. Но тогда я вопросов не задавал, просто наблюдал.
Если тебе интересно, сексом мы не занимались, не смотря на то, что временами мы оба ощущали себя взболтанными бутылками шампанского. Я был несовершеннолетний – а положение ее родителей обязывало соблюдать формальности.
Тот еще был год! Постоянно находиться рядом с Ренатой, но держать себя в руках. Так могла и крыша поехать. Но я ждал – потому что знал, ради чего все это.
Наш руководитель Юрий Викентьевич – он же Юрий Стропилов, как ты, наверняка, уже догадалась, – всегда находился где-то неподалеку, но не мешал нам. Это сбивало меня с толку – я был уверен, что у них роман. Но еще больше меня сбивало с толку другое.
После нашего разговора на чердаке Рената ни разу не показывала мне «тайных» снимков. Природу, людей, тени – все, что угодно, но только не их. Думаю, она была бы не прочь и солгать, что таких фото не существует.
Пазлы сошлись следующей зимой на открытии выставки Стропилова. Пригласительный вручила мне Рената. Она и составила мне компанию на выставке.
Этот день я не забуду никогда.
Тебе знакомо такое ощущение, Эм, когда мысли проворачиваются в голове, будто старые, ржавые шестеренки, – когда словно физически чувствуешь их срежет и лязг – металл на металл? Вот нечто такое я испытал на выставке, когда, под руку с Ренатой, вошел в зал и увидел…
– Закрой глаза, Эм, – Эй ждет, пока я не выполню его просьбу. – А теперь представь. Просторный светлый зал, мраморный пол. Полно народа, вечерний дресс-код. Пирамиды из бокалов с шампанским. По залу летает легкий шепоток – такой же звук блуждает в бокале, который я крепко держу за ножку. Все по-настоящему, все серьезно.
И вот я останавливаюсь перед фотографией такого размера, что руками не обхватить. Хотя «останавливаюсь» – слабо сказано. Скорее, спотыкаюсь об увиденное.
Потому что эта фотография – тот самый снимок, который Рената показывала мне на экране фотоаппарата, когда она пробралась ко мне на чердак. Тот самый снимок, который запечатлел меня, спящего, переживающего кошмар во сне.
Тогда, на выставке, у меня тоже было ощущение, что я переживаю кошмар во сне.
Потому что картина реальности, которую я носил в себе, рассыпалась, а вместо нее, по кирпичикам выстраивалась другая.
Фотографировала Рената, но автором фото значился Стропилов.
Рената об этом знала. Значит, не кража, а договор.
В квартире Ренаты не было фото.
Рената не показывала «тайные» фото никому – кроме Стропилова.
Почему?!
Я перевел ошарашенный взгляд на Ренату. Она смотрела мне в глаза спокойно и прямо, заставляя в одиночку переживать потрясение. Разве что чуть сильнее сжала мой локоть – просто рефлекс, никакого сожаления… Открывай глаза, Эм, ты увидела достаточно.
Эй снова прикуривает – уже третью сигарету. Не помню, чтобы он раньше так много курил. Убирает ладонь с моего колена, чтобы на него не падал пепел. Затягивается, прищурив глаза, – то ли от дыма, то ли, чтобы поглубже заглянуть мне в душу.
Он лежит почти в той же позе, как и до начала истории, но теперь в нем нет и капли покоя. Я чувствую его ноющую боль под ложечкой, душевный надлом, смятение и сожаление. Сейчас Эй кажется мне человечным, ранимым и близким. Мне приходится напомнить себе, что ключевое слово «кажется».
– Конечно, я бы мог попытаться обмануть себя тем, что этот снимок и в самом деле сделал Стропилов на фотоаппарат Ренаты, что именно Стропилов, а не она, прокрался ко мне на рассвете, когда я еще спал. Но есть вещи, которые не требуют доказательств. Это был ее почерк, ее фотографическое видение. Я знал, – Эй тушит сигарету в пепельнице и возвращает ладонь на мое колено.
Я и слова ей не сказал. Перевел взгляд на фотографию и сделал вид, что внимательно ее рассматриваю, хотя ничего не видел, кроме мутных разноцветных клякс, которые вспыхивали и гасли перед глазами.
Я залпом допил шампанское и повел Ренату дальше по залу, мимо фотографий других людей – фальшивых фотографий, «псевдо-тайных». Люди на них, в основном, притворялись. Или, как говорила Рената, смотрели закрытыми глазами.
Думаешь, Эм, сюрпризы для меня в этот день закончились? Ничего подобного.
В следующем зале я увидел фотографии Ренаты, снятые Стропиловым, – да так снятые, что сомнения, был ли роман, сразу развеялись. Думаешь, она была просто фотогеничной? Ей нравилось позировать? Неет, Эм. Таким взглядом камеру не любят. Таким взглядом любят того, кто за камерой.
Завершив круг почета, я пошел к выходу.
– Останься, – произнесла Рената так, что вместо просьбы прозвучал вызов.
Но у меня тогда не осталось запала, чтобы принимать вызовы. Так что я просто убрал со своего локтя ее руку – и вышел на улицу.
Тогда я выкурил первую в своей жизни сигарету – попросил у кого-то на крыльце, даже внимания не обратил, у кого – мужчины, женщины. Я видел только черноту вечера, режущий свет фонарей и сигарету, протянутую мне из пустоты. Еще помню – прикуривал от спички. Подсознание – странная штука. Из всего крошева – сфотографировало огонек спички.
Так вот, стою, курю. Даже не кашляю, хотя вроде как должен – с непривычки. К последней затяжке предметы вокруг меня начинают проясняться. Я понимаю, что на дворе – январь, а я без пальто, что пальцы замерзли – не разогнуть, и трясет меня, как во время припадка.
А в голове – ни одной мысли.
За пальто я не вернулся. Пошел, куда глаза глядят. Сначала медленно, привыкая к шагам. Потом – быстрее. Затем – помчался так быстро, как мог. Двойная польза. Во-первых, согрелся. Во-вторых, добрался до фотостудии.
Не знаю, что я надеялся там найти. Может, подсказки?.. Но когда я вошел туда, столько образов посыпалось – будто сель в горах сошел, ей Богу, Эм. Я столько всего вспомнил, что происходило между Ренатой и Стропиловым у всех на виду, – их головы, склоненные над одним фото, взгляды, прикосновения, улыбки… Теперь каждый кадр в моем воспоминании приобрел другой смысл.
