– Ттвои?
– Не все. Здесь – самое любимое, – она продолжает листать – торопится найти нужный снимок.
Городские пейзажи сменяются сельскими: чешуя болотистой речушки, песчаный карьер в лесу – будто кусок слоеного торта, туман обвивается вокруг яблони.
На следующем снимке у меня спотыкается сердце.
Лето, поле с волной колосьев, кровавый закат. А на краю кадра, обрезанный на три четверти, – будто случайно попавший в объектив, – юный Эй с широченной улыбкой. Он несет на плечах хохочущую Ренату. Ее волосы, рыжевато-красные в закатном свете, падают ей на лицо. На носу – мелкие, будто иголочкой натыканные, веснушки. Она такая тонкая, звенящая и счастливая, что я пропускаю несколько фотографий – тот снимок все еще стоит у меня перед глазами, все еще сжимает сердце.
Рената замирает.
– Вот!
Я склоняюсь над снимком.
И словно получаю удар под дых.
Я не понимаю, что вижу.
Это не снимок, сделанный Ренатой – это снимок, на котором изображена Рената.
Она, а не Эй, спит на чердаке старого дома. Ее губы, а не губы Эя, мучительно изгибаются во сне. Кошмар словно пожирает ее изнутри. У меня мурашки пробегают по коже только от одной мысли, что Рената чувствовала в тот момент. На этом снимке она совсем другая – уязвимая, растерзанная.
– Сегодня тебе тоже снились кошмары. Смотри! – Рената листает на фотоаппарате снимки, которые она сделала сегодня утром.
Я с трудом заставляю себя оторвать взгляд от альбома.
Мы и в самом деле с ней очень похожи. Те же свет, поза, цвет волос, выражение лиц – будто с разницей в десять лет нам снился один и тот же кошмар.
Но еще я вижу третье фото – не наяву, а в своей голове. Фото, на котором изображен Эй.
Три похожих снимка.
Один лишний.
– Кк... – от волнения я не могу заставить себя выпихнуть и слово, – кккто… ссделал этот... сснимок?
– Один очень талантливый мальчик, – Рената откладывает фотоаппарат. Теперь она снова поглощена фотографией из альбома.
– Рребенок? – уточняю я, хотя знаю ответ.
Ощущение такое, будто прямо здесь, в квартире, надвигается гроза. Я еще не вижу ее, не улавливаю, откуда дует ветер, но чувствую – сейчас прорвет.
– Нет, – она усмехается. Проводит пальцем по снимку там, где на светлой коже извивается тонкая серебряная цепочка. Теребит свою – точно такую же. – Просто он намного младше меня. Тогда это было заметно. Теперь уже не так.
Я должна спросить.
Прикрываю глаза. Вдох...
– Ккак его звали?
Рената пожимает плечами.
– Когда мы познакомились, все уже называли его Ван Гогом – за то, что однажды он едва не отрезал себе ухо – когда во дворе к нему пристали старшие ребята. После такой выходки они решили, что Ван Гог – псих, и оставили его в покое. Не сказать, что они так уж сильно ошиблись. Ведь талантливые люди – они все немного не в себе. Чем больше талант, тем сильнее крен. А Ван Гог – он не просто талантлив. Он – гениален.
Рената чуть склоняет голову набок. Ее лицо освещается какой-то внутренней затаенной улыбкой.
– У меня никогда не получалось видеть то, что видел он. Сегодня утром я сняла тебя в том же ракурсе, почти в том же свете, но теперь, когда я снова увидела этот снимок в альбоме, мое фото кажется подделкой.
Я чувствую, как кровь отливает от моего лица.
Картинка перед глазами на мгновение мутнеет.
– Я тоже неплохо снимаю. Но он творит магию – при этом используя ту же волшебную палочку, что и я. Не знаю, как ему это удается. Вот сейчас я смотрю на снимок – и чувствую восхищенный трепет в груди. А ведь когда-то это фото разрушило мне жизнь. Видишь, на нем мои плечи обнажены – легко представить, что я и вся обнаженная – хотя это не так. Знаешь, я выросла в семье очень строгих правил – в богатой семье, имеющей власть. Меня готовили к покорению мира. А это фото – без моего ведома – стало главным экспонатом выставки. На следующий день его напечатали на первой полосе еженедельника... В общем, реакция на снимок у моих родственников была такой, что я бросила все – и сбежала.
Я отхожу на несколько шагов, пока не упираюсь в стену.
Я все еще не могу увязать в единую картину истории, рассказанные Эем и Ренатой – словно пытаюсь сложить миллиметры с килограммами. Не сходится, не получается – бред!
Истории Эя и Ренаты идентичны. Точнее, зеркальны. Герои в них поменялись местами. Кто фотографировал, а кто был жертвой?! Единственное доказательство – снимок, на котором изображена Рената. Снимок, который она не могла сделать сама. Его сделал кто-то другой. Злой. Изобретательный. Гениальный.
Рената оборачивается.
– Что с тобой?
Я часто моргаю, будто только что проснулась. Я не знаю, что со мной!
Все тайные фото сделал Эй?!
Но ззачем?!
Шок настолько сильный, что, кажется, я заикаюсь даже в мыслях.
Эй не жертва. Он – злой гений. Не Рената. Не Стропилов. Эй!
Но зачем ему я?
– Ввыставка... сскоро... Ччьи ттам ббудут ффото?
– Юрины, конечно.
– Тты их видела?
– Не все, – она протягивает ко мне руку – я дергаюсь в сторону. – Да что с тобой?!
– Ттакси, ппожалуйста!
Я одеваюсь на ходу и, кажется, даже не прощаюсь с Рентой.
Заскакиваю на заднее сидение такси и называю адрес Эя.
Я одинаково сильно хочу, чтобы он оказался на месте, – и чтобы его там не было.
У меня нет плана, только цель – выяснить, что происходит. Чувствую себя, будто зверь в клетке. Едва на прутья не бросаюсь.
Если Эй дома, я потребую ответа здесь и сейчас. Если дома его нет, я найду способ, как попасть в его тайную комнату, – и тогда все узнаю сама. Первый вариант проще, но менее надежный. Второй – больше смахивает на преступление. Еще одно нарушение закона, на которое так или иначе толкает меня Эй.
Захожу в соцсеть. На несколько секунд зависаю, читая сообщение, оставленное Сережей перед вылетом: «То, что я чувствую к тебе, заставляет меня задуматься, а был ли я вообще влюблен до тебя. Это так не похоже на все мои предыдущие чувства! Они просто бледное отражение той нежности, любви, потребности в тебе, которые я испытываю. Мне тебя все время безумно мало. Я не знаю, как выразить все то, что я чувствую, но ты для меня – особенный человек. Я люблю тебя».
На доли секунды кажется, будто я одновременно нахожусь в двух реальностях. В одной – будто обезумевшая, несусь к дому Эя. В другой – счастливая, сияющая, читаю первое признание в любви от Сережи.
Не хочу его пугать, поэтому ограничиваюсь тремя восклицательными знаками: «Ты очень мне нужен. Приезжай скорее!!!»
