Never111: Ты специально отправил меня к Стропилову? Чтобы он «заценил» меня, как модель?
Серый: Да, Эм. И модель ему очень понравилась. А дальше я из кожи вон лез, лишь бы оказаться к тебе поближе. Я давал тебе все, что ты хотела: развлечения, дружеское плечо, страсть, любовь, Ренату. Любой каприз – только пожелай.
Never111: Эй.
Серый: Да, Эм?
Never111: Ты псих.
Скрипнула кровать – Эй встал. Я замерла в кресле.
Он вошел в комнату. Прислонился плечом к дверному косяку.
Теперь Эй вовсе не казался парнем, который хотел убедить меня в предопределенности нашей жизни. Он был холодным, как лед, и острым, как бритва.
– Где карты памяти, Эм? – спросил он устало и жестко.
Я сглотнула ком в горле.
Казалось, сумерки густели с каждой секундой.
– Уннитожены!
Эй оттолкнулся от дверного косяка. Остановился передо мной, руки – в карманах куртки.
– Проверим, как далеко я способен зайти, чтобы узнать, не врешь ли ты?
Нечего было проверять. Я знала, на что он способен.
– Ты такая же ненормальная, как и я, Эм. Думаешь, что проблемы с речью – твой единственный дефект? Считаешь, что подглядываешь, потому что тебе смертельно одиноко? Одиночество послужило пусковым механизмом – вот и все. Оно позволило тебе выплеснуть свое уродство в такое вот увлечение. Если бы твой брат не погиб – старт был бы другим, но исход – тем же. Мы оба любим подглядывать. Мы – одинаковые, Эмма.
Он протянул ладонь.
Я не стала его провоцировать – достала из кармана джинсов карты памяти.
– Это не последняя наша встреча.
И он ушел, хлопнув дверью.
Не знаю, сколько прошло времени после ухода Эя.
Сейчас за окном глубокая снежная ночь. Ощущение такое, будто снег и по эту сторону стены – я замерзаю, укутанная им. Знаю, это ледяное спокойствие – конец, и, все же, не шевелюсь. Иногда конец – это не самое плохое.
Из снежного полусна меня возвращает в реальность звук голоса – я слышу свое имя.
Сердце вздрагивает.
Открываю глаза.
Темно, только прямоугольник окна цедит тусклый свет.
В моей ладони зажат телефон.
Включаю его.
Сергея нет в сети.
Сжимаю телефон так сильно, что, кажется, он должен сломаться. И снова слышу:
– Эмма…
Я всхлипываю. Пытаюсь улыбнуться, будто меня застали врасплох.
Беззвучный голос несуществующего человека.
Глаза щиплет от слез.
«Эмма… Какая у тебя погода?»
Я смеюсь и плачу одновременно.
Я не сумасшедшая. Я осознаю, какой финт выкинуло мое подсознание, и отчего так произошло. Но пытаюсь удержать эту тоненькую ниточку, связывающую меня с придуманным мужчиной, которого я люблю.
«Эмма, так какая у тебя погода? И во что ты сейчас одета? Рассказывай!»
«Неважно», – мысленно говорю я.
«Неважно? Иногда мне кажется, что ты не женщина, Эмма».
Я отлично представляю скобочки-улыбки, которые Сережа поставил бы в конце этого сообщения.
«Ты улыбаешься, Эмма…»
«Не могу не улыбаться, когда разговариваю с тобой».
Огромным усилием вытаскиваю себя из кресла. Тело ломит, будто от простуды.
Подхожу к окну. Мне так холодно внутри, что стекло кажется тонким слоем прозрачного льда.
Снежная королева.
Моя квартира – замок изо льда.
Я вспоминаю, как мы с Эем пели караоке песню из «Холодного сердца» – и во рту появляется такой горький привкус, что я морщусь.
«Я знаю, что тебе сейчас надо, – тотчас же приходит на помощь Сережа. – Свет торшера, плед, огромный кусок творожного кекса с взбитыми сливками и большая кружка кофе с молоком и корицей. Вместе с последним глотком кофе, собирая крошки, упавшие тебе на колени, ты поймешь, что счастлива».
Я невольно бросаю взгляд на отражение пустого кресла в стекле.
Пустота. Одиночество.
Снова.
«Кажется, я больше никогда не буду счастлива…»
«Это очень по-женски, Эмма».
Касаюсь стекла подушечками пальцев. Точно – лед.
«Сережа, мне кажется, я падаю…»
«А, на самом деле, ты – летишь!»
– Пперестань быть ттаким оппптимистичным! – громко, вслух требую я.
«Я – это ты. Так что, сама перестань».
Я чувствую его улыбку – рябью в воздухе. Сергей словно стоит у меня за спиной. Кажется, я улавливаю боковым зрением его силуэт.
Как же горько!.. Крепко сжимаю пальцами переносицу.
«Эмма, Эмма, Эмма… Не исчезай! А знаешь что? Я жутко голодный! Угостишь меня чем-нибудь?»
Смотрю на свое невесомое отражение. Теперь это и есть я? Бледная, прозрачная, почти ненастоящая.
Продолжать это общение или?.. Но все «или» глядят на меня такими жадными глазами, будто хотят сожрать. Грозят снова утянуть под снег.
– У мменя есть кое-что, но это тты тточно не будешь есть.
«Ржавые гвозди?» – интересуется Сережа, облокачиваясь о спинку кресла – я отчетливо вижу это в отражении стекла.
Я заставляю себя пойти на кухню. Сложно даются лишь первые шаги.
Нащупываю на полке банку, она едва различимо светится в темноте. Беру ложку, возвращаюсь в комнату для чтения. Открываю банку на подоконнике.
– Мед!
«Лучше уж ржавые гвозди», – смеется Сережа.
– Ззначит, ты нне будешь ппретендовать на мою ппорцию, – зачерпываю ложку меда и засовываю себе в рот. – Мммм… Как ввкусно!
«Кушай, сколько влезет. Только дыши потом не на меня, а в другую сторону. Но смотри на меня».
Зря я об этом подумала… Снова болезненная завязь в солнечном сплетении. Снова резь в глазах. Сладкий мед смешивается на губах с солеными слезами. Втыкаю ложку в мед. Опираюсь ладонями о подоконник. Все, не могу…
«Эмма, не раскисай!»
«Эмма».
«Эмма!»
«Вот скажи, чего ты хочешь?»
Я заставляю себя думать. Мысли перекатываются так тяжело, как слова у меня в горле.
«Ну же, Эмма! Чего ты хочешь?»
«Из реального», – на всякий случай уточняет Сережа.
Снова бросаю взгляд на пустое кресло, едва различимое в темноте.
– Я нне знаю, чего ххочу… – и в этот момент, словно против воли, я что-то нащупываю в глубине себя. – Но я точно знаю, чего не хочу.
