— Что делать будем, Глава?! — мрачно спросил Кендал, глядя на происходящее. Отец мой, который стоял рядом, ничего не сказал, просто посмотрел на меня, и снова повернулся к этому зрелищу. И правильно. Зачем говорить лишнее, и так все ясно. Наши силы, наш потенциал раскрывать нельзя. Нас прощупывают, вызывают на действия.
— Готовь отряд! — скомандовал я, не отрывая взгляд от происходящей трагедии — Щиты, тяжелые доспехи. Я поведу.
— Я? — обернулся ко мне отец.
— Нет! — отрезал я — Ты наш скрытый резерв. Про меня они уже знают, про тебя — нет.
— Кольчугу оденешь? — Кендал посмотрел на меня, остановившись у лестницы, ведущей со стены.
— Некогда и незачем — помотал я головой, и с нажимом добавил — Торопись! Сейчас ведь всех перебьют!
Кендал кивнул и помчался по лестнице, на ходу отрывисто и громко отдавая команды своим помощникам. Я пошел следом, не спеша обдумывая то, что сейчас предстояло сделать.
* * *
Собирались минут пятнадцать, не больше. Но за эти пятнадцать минут лишились жизни десять горожан. Последние — мужчина и женщина лет сорока-пятидесяти умерли буквально на наших глазах. Женщину — стрелой в затылок, мужчину — дротиком в спину, и он был жив, когда мы выехали из крепости. Наверное, это были муж и жена — мужчина, уже умирая, сидя на земле прижал женщину к груди, обнимая одной рукой за голову, другой за плечи, и смотрел в ее открытые глаза. А изо рта у него текла струйка крови.
Я видел это так же четко, как если бы мне показали на широком экране кинотеатра. Бледное лицо женщины, лицо мужчины, залитое кровью, с гримасой боли и невероятного страдания. Явно — не физических боли и страдания. Они ближе всех сумели подбежать к воротам крепости и упали уже метрах в десяти от моста, закрывающего наполненный водой ров.
Это не первая моя война. И я видал всякое. И никогда не мог понять — почему люди находят удовольствие в страданиях других людей? В чем тут интерес, в чем наслаждение? Если перед тобой враг, и он старается тебя убить — убей его. Не хочешь убивать — возьми в плен, заставь работать на себя. Но зачем пытать, зачем причинять живому существу страдания?
Мужчина конечно же умер, не дождавшись помощи. Я не мог выйти из атаки и заняться спасением раненого. А мой учитель не успел к нему добраться — я запретил ему выходить из замка. У нас всего два лекаря-мага, и потерять одного из них было бы глупо и расточительно. Так что я продолжил ехать рысью во главе отряда латников, за мной — сто пятьдесят опытных бойцов. А еще — быстрым шагом за нами шли пехотинцы — с тяжелыми щитами по типу римских скутумов, тяжелыми копьями, мечами и дротиками. Эти прикроют дорогу в замок, если вдруг враг решит обойти нас и ударить сходу, прорубив себе дорогу в сердце твердыни. Латники остановились у моста, прикрывшись стеной щитов, а мы понеслись дальше, разгоняясь все быстрее и быстрее, как пыхтящий паровозом бронепоезд. Или нет — скорее напоминало атаку псов-рыцарей из старого фильма «Александр Невский». «Свиньей», клином, на острие клина — я, холодный, злой и полный до краем шипучей, тяжелой, темной ненавистью. Ненавижу изуверов, мучающих животных и людей! Я бы им бошки отрубал — без суда и следствия!
Нас конечно же заметили, и тут же в воздух поднялась туча стрел и дротиков. Я выставил защиту из уплотнившегося воздуха, и снаряды бессильно осыпались на землю, разочарованно свистя в полете.
Копыта глухо врезались в еще мягкую после дождей землю, лошади всхрапывали, роняли слюни, позвякивало притороченное к седлам и висящее на поясах оружие. Копья смотрели вперед, острыми жалами отыскивая вожделенную добычу…еще ближе, еще! Я не могу ударить с этого расстояния, степняки как щитом прикрыты толпой перепуганных людей!
— Лежать! — кричу я во всю глотку, усиливая голос потоком воздуха. Эффект такой, как если бы я крикнул в микрофон громкоговорителя — Всем лечь!
Поняли. Наконец-то, поняли! Толпа голых людей брякнулась наземь, открывая мне простор для маневра. Теперь — пора!
И я ударил. Всей мощью своего мутировавшего мозга, всей накопленной магической энергией, все яростью ненавидящей души!
И это было страшно. Невидимое лезвие прошлось по строю изготовившихся к атаке степняков, разрубая их пополам, разрывая, разбрасывая в стороны, как изломанных кукол, как щепки после удара лесоруба! Мне жаль только лишь лошадей. Они за что страдают? Что они сделали плохого, за что им такие страдания? Лошадиное ржание, даже не ржание, а визг несчастных искалеченных и умирающих животных, людские крики, стоны, проклятия, лязг металла, и…вонь. Мерзкая, смесь запаха крови и внутренностей. Запах, который я еще не забыл. И уверен, мне его забыть не дадут.
Лезвие из уплотненного воздуха с каждым метром пройденного пространства теряло свою силу, и если первые ряды были рассечены на куски, то те степняки, что были позади, в большинстве своем остались живы — с поломанными руками, ногами, ребрами.
Уцелела небольшая группа всадников позади — человек пятьдесят, не больше. Их ударило уже «остывшей» волной, но и они остались в седле, и лошади устояли на ногах, только присели на задние и подались назад.
— За мной! — крикнул я — Пусть пешие добивают!
Кендал обернулся к сигнальщику, тот издал переливчатый свист из свистка, висящего на шее, и латники разом подняли щиты и неспешным шагом, не разрушая строя пошли вперед. Не зря отрабатывали маневры все эти месяцы — под дождем, матерясь, шипя, мокрые, злые как голодные мыши. Зато теперь наше войско выглядело настоящим римским легионом.
Конь вытянулся в струну — грива по ветру, копыта бьют в землю, мышцы ходят ходуном! Я привстал на стременах, и упорно посылаю вперед своего жеребца — не пятками, нет, и не шпорами (боже упаси!). Я прошу, я требую у него: «Скачи! Быстрее! Еще быстрее!» — и вливаю в мышцы коня магическую энергию, поддерживающую, усиливающую энергию, стирающую усталость. Конь немного застоялся в конюшне за эти месяцы «дождевого сезона», но он здоров, сыт, а с помощью магии может творить чудеса. И он творит. Я вырвался вперед, обогнав всех моих приспешников, и без труда настиг быстрых, ловких, но не таких быстрых как мой жеребец степных коняшек.
И снова ударил магией! Что есть мощи! Так, что из моих ноздрей от перенапряжения закапала кровь!
Будто великан вздохнул. Ахнуло, поднялась пыль, закрутился огромный вихрь, поднявший в воздух сухую траву, куски дерна, ветки кустарника, и что-то красное, бесформенное, то, о чем сейчас не хотелось даже думать.
Я придержал коня, чтобы не въехать в дождь из падающих на землю предметов, а потом повернул его к замку. Делать там было нечего. Никого из убегавших не осталось в живых. А я не хотел видеть то, во что они превратились. И опять же — мне было жалко только их лошадей. Люди…хотя разве это люди? Степняки жалости не были достойны.
— Соберите оружие и припасы — то, что можно собрать. Лошадей разделайте, снесите мясо в ледники. Я потом зайду, заморожу. Мясо нам очень пригодится. Трупы в реку. Иначе болезни начнутся. Одежду со степняков тоже заберите — оденете горожан. С ними — все как обычно.
