Вышедшие из строя телефоны, отобранный «Блэкберри», необычное поведение и отношение персонала, голоса из вентиляционных коллекторов указывали на то, что в Мемориальной больнице творится что-то неладное, возможно, реализуется некий заговор, сопряженный с насилием, как с уже совершенным, так и с грядущим.
Но при этом Брюс не мог представить себе, что весь персонал больницы ополчился на пациентов (многие из них жили по соседству с сотрудниками), не понимал, чем вызваны личностные изменения в тех сотрудниках, которых знал много лет. Не мог объяснить, каким образом у мирных людей могла столь внезапно появиться склонность к бессмысленному насилию.
Услышав рассказ Брюса о голосах в вентиляционном коробе, Тревис даже не стал гадать, в чем причина: он и так знал ответ. Продукт современной культуры, видевший десятки научно-фантастических фильмов и прочитавший сотни комиксов, он не испытывал ни малейших сомнений в том, что Рейнбоу-Фоллс захватили пришельцы, инопланетяне, маскирующиеся под человеческих существ, которых они убивали и подменяли собой.
Брюс воспитывался совсем не на тех историях, к которым обращался Тревис. Всю жизнь он читал – и писал – вестерны, в которых добро и зло представляли человеческие существа, где храбрость и убежденность в собственной правоте помогали преодолевать опасности и трудности. Вестерны научили его любить малую родину, дом, семью, правду, научили жить по совести. Этот жанр не подготовил его ко встрече с трансформерами, целью которых являлось уничтожение человечества. Более того, в вестернах не было даже намека на существование такой угрозы.
И хотя сам он не мог предложить хоть какую-то правдоподобную версию, фантастическую гипотезу он не принял, пусть даже и сделал вид, что серьезно ее рассматривает. Глядя в окна, на крыши домов, заросшие лесом склоны, горные вершины, он не мог поверить, что в штате Сокровищ приземлилась летающая тарелка. И сомневался, что она когда-нибудь здесь приземлится.
Он повернулся к мальчику.
– Мне нужно получше с этим разобраться, посмотреть, что еще изменилось, поговорить с одним или двумя пациентами, выяснить, может, и им есть что рассказать.
Сидящий на кровати Тревис выпрямил спину, прижал кулаки с груди.
– Не оставляйте меня здесь, – признание, что он боится, смущало его; в девять лет он считал себя почти взрослым.
– Я тебя не оставлю, – заверил его Брюс. – Я скоро вернусь. Просто должен обследовать территорию.
Черноты в облаках поубавилось, но солнце все еще не могло их пробить, так что его лучи не проникали в палату, чтобы разогнать сумрак. А в холодном свете лампочек, сберегающих электроэнергию, все казалось плоским и безрадостным.
В отсутствие солнечного света лицо мальчика выглядело молочно-белым, под глазами темнели мешки. Припухлость, вызванная последним анафилактическим шоком, полностью еще не прошла.
– Территорию мы можем обследовать вместе, – заметил он.
– Нет, сынок, так не пойдет, – Брюс покачал головой. – В одиночку я – заскучавший одинокий старик, которому не сидится на месте и хочется почесать языком. Вдвоем мы будем выглядеть подозрительной парой, которая пытается выведать какие-то секреты. И если твои страхи оправданы, тогда нам меньше всего нужно, чтобы они нас в чем-либо заподозрили.
Тревис обдумал его слова, кивнул.
– Только не задерживайтесь.
– Не буду.
– А когда вы вернетесь…
– Обязательно вернусь.
– …как я узнаю, что это вы?
– Это буду я, Тревис. Не волнуйся.
– Но как я пойму?
– Ты же понял, что я настоящий, когда я заглянул в твою палату. Поймешь и в следующий раз.
Брюс направился к двери. Оглянулся на Тревиса и протянул к нему руки с поднятыми вверх оттопыренными большими пальцами.
Мальчик не ответил тем же. Лицо его оставалось угрюмым.
Глава 36
Мистер Лисс добрых две минуты простоял у окна в доме Лапьеров, глядя в бинокль на дом Намми, прежде чем сказал: «Обе патрульные машины уезжают, но в каждой теперь только по одному копу. Двое остались в твоем доме».
– А что им нужно в моем доме? – удивился Намми.
– Им нужен ты, Персиковое варенье. Они хотят увезти тебя в тюрьму и бросить в камеру к тому чудовищу, чтобы оно тебя сожрало.
– Это же несправедливо. Я им ничего не сделал.
Мистер Лисс отвернулся от окна, отложил бинокль в сторону.
– Дело не в том, что ты сделал, а в том, что ты видел. Они не могут оставить тебя на свободе после того, как ты увидел, что происходило в той камере.
– Я не знаю, что я видел. С людьми происходило что-то ужасное, отвратительное, но я никому ничего не смогу рассказать, потому что не знаю, как это сказать. И потом, мне все равно никто не поверит, потому что я, сами знаете, тупица.
– Есть у меня подозрения, что так оно и есть, – мистер Лисс вернулся к комоду, чтобы выбрать свитер.
Намми присел на край кровати Бедного Фреда.
– Я все время вижу ту женщину.
– Какую женщину?
– Которая тянула руки сквозь прутья решетки, спрашивала, могу ли я ее спасти. Мне грустно оттого, что я не смог.
– Ты – тупица. Тупицы недостаточно умны, чтобы спасать людей. Из-за этого не волнуйся.
– Вы не тупица.
– Я нет. Но я тоже не мог ее спасти. Я плохой человек. Самый худший из всех плохих. Плохиши людей не спасают, – он отвернулся от комода, держа в руках красный свитер с оранжевыми и синими полосками. – Что скажешь об этом?
– Очень уж яркий, сэр.
– Ты прав. Незачем мне привлекать к себе внимание, – он бросил свитер на пол.
– Почему вы плохой человек? – спросил Намми.
– Потому что только в этом я и хорош, – ответил мистер Лисс, сбрасывая на пол другую одежду.
– И как вы этого добились?
– Природный талант.
– Вся ваша семья – плохие люди?
Мистер Лисс показал ему светло-коричневый свитер с более темными, тоже коричневыми ромбами.
– Думаешь, в этом я буду смотреться неплохо?
– Я же сказал вам, что не могу лгать.
Мистер Лисс хмурился, глядя на свитер.
– А что с ним не так?
– С ним все хорошо.
– Понимаю. Ты говоришь, я урод и буду выглядеть ужасно, что на меня ни надень.
– Я не хочу такого говорить.
Мистер Лисс положил свитер на стул. Из стенного шкафа взял брюки цвета хаки. Положил рядом со свитером.
– Что нам делать теперь? – спросил Намми.
Старик уже доставал из комода носки и нижнее белье.
