Но в свои тридцать пять лет он сомневался, что доживет до пенсии. И могло статься, что ему бы крупно повезло, если бы ближайшие дни не стали для него последними.
Но в любом случае преклонный возраст манил его не больше, чем жизнь в ледяном замке. Судя по тому, куда катилась эта страна, большинству людей ждать золотых лет в будущем не приходилось.
Фрост уже пять минут делал вид, что голуби завораживают его, когда, наконец, на дорожке появился Даггет. Он ел мороженое на палочке.
Общего у них двоих было больше, чем различий, и обоим нравилось подкалывать друг друга. Даггет прекрасно себя чувствовал и в Монтане, и в Ки-Уэсте, и подчеркивал сей факт, шагая по парку в рубашке с короткими рукавами.
Рядом со скамейкой Фроста стояла урна, и Даггет остановился рядом с ней, чтобы, покончив с мороженым, которого оставалось не так уж и много, бросить в урну палочку и бумажную салфетку.
Рядом никого не было, поэтому Даггет спросил: «Ты не замерз?»
– Думаю, день становится теплее.
– Я тоже. Утреннее сканирование что-нибудь выявило?
– Активность выше, чем обычно, – ответил Фрост, имея в виду переговоры копов по радио.
– Да. И все только по делу, никакой болтовни. И что за код они теперь используют?
– Не знаю. Попытался разобраться с ним на моем ноутбуке. Расшифровать пока не удалось.
– Получается, что на этот раз сигнал поступил верный.
К сожалению, информация, на основании которой началось это расследование, ни в малейшей степени не подсказала им, что происходит в Рейнбоу-Фоллс. Речь шла лишь о том, что грядет что-то серьезное.
– Чиф Хармильо в постоянном движении. Больница. Начальная школа. Средняя школа. Ресторан и ночной клуб на выезде из города. Не понимаю, как это связано с его работой.
Они поставили на служебный автомобиль Хармильо транспондер, который через спутник передавал сведения о местонахождении машины на сервер компании, оберегающей автомобили от угона, а уж с сервера Фрост скачивал – если по-честному, крал – эти сведения в свой ноутбук.
По парковой дорожке катил на скейтборде мужчина средних лет. С нечесаной бородой и конским хвостом, перехваченным синим проводком. В штанах цвета хаки, в двух надетых одна на другую фланелевых рубашках, шапке-чулке. Даже не глянув на них, проехал мимо.
– Всего лишь лузер? – спросил Даггет.
– Определенно, всего лишь лузер.
– Я не могу отделаться от мысли, что нас вычислили.
– Почему? – спросил Фрост. – Твою комнату обыскали или что?
Даггет бросил в урну палочку от мороженого и салфетку.
– Причины вроде бы нет. Но какое-то неприятное чувство… Не могу объяснить.
Фрост и Даггет были агентами ФБР, но особыми агентами, о которых не знал даже Директор бюро. В официальных бумагах Бюро их фамилии нигде не упоминались.
– Лично я думаю, что нами никто не интересуется. И собирался предложить начать работать в паре, если ты, конечно, не против.
– Я только за, – ответил Даггет. – Чувствую, что вот-вот наступит момент, когда каждому из нас придется прикрывать спину другого.
И едва он произнес эти слова, как в яростном хлопанье крыльев стая голубей поднялась в небо.
Глава 40
Сидя рядом с Карсон, Майкл позвонил Эрике Сведенберг, чтобы сказать, что через несколько минут они подъедут к ее дому. Их столь быстрое прибытие удивило Эрику, поскольку после ее звонка в Сан-Франциско не прошло и часа.
– Наш пожилой друг знает короткий путь, – объяснил Майкл. – Мы повернули направо в нигде, а потом резко налево в никогда.
И едва Майкл закончил разговор, приятный женский голос навигатора выдал очередное указание: «Через двести ярдов поверните направо».
Они свернули на дорогу с гравийным покрытием, которую охраняли громадные сосны и перегораживали крепкие ворота. Карсон остановилась у столба с закрепленной на нем кнопкой вызова, опустила стекло, нажала на кнопку и посмотрела прямо в объектив камеры слежения. Ворота распахнулись.
На переднем крыльце, у верхней ступеньки, их ждала женщина.
Карсон встречалась с Эрикой Четвертой в Луизиане, и пятое издание, судя по всему, в мельчайших подробностях повторяло четвертое. Виктор, возможно, ненавидел человечество, но ценил женскую красоту и прекрасно в ней разбирался. Такой, вероятно, древние римляне представляли себе Диану, богиню луны и охоты: безупречная красота, удивительная грациозность, тело, вибрирующее от переполняющей его энергии.
Все познакомились друг с другом уже на крыльце, сразу решили перейти на ты, и Эрика сказала Девкалиону:
– Меня поражает наша встреча.
– Как и то, что мы живы, – добавил Девкалион.
– В те дни, давным-давно… он был таким же, каким стал?
– Заносчивость присутствовала, как и порочность, – ответил Девкалион. – Заносчивость может перерасти в гордыню. Гордыня – мать жестокости. Но поначалу был и идеализм, надежда, что он сможет изменить сущность человека.
– Утопические идеи. Они всегда ведут к разрушению… крови, смерти, ужасу. И ты… два столетия одиночества. Как ты выдержал?
– Первое время – благодаря ярости и жажде мести. Убийствам и жестокости. Но постепенно я осознал, что получил один дар, превосходящий все остальные. Дар реализации возможностей. Я мог стать, кем хотел, стать лучше, чем был раньше. Ярость можно считать видом гордыни. Я отвернулся от нее, прежде чем навсегда стал монстром, по его образу и подобию.
Карсон увидела слезы в глазах Эрики. Подумала, что Виктору такое бы не понравилось. Как же, одно из его новоорлеанских созданий проявляло сочувствие, тронутое душевной болью другого. По мнению Виктора, сочувствие свидетельствовало о слабости, эту эмоцию он оставлял только смиренным и глупым.
Эрика пригласила их в дом, на кухню, где воздух был наполнен ароматом только что сваренного кофе. На столе стояло блюдо с печеньем.
Кофе и печенье в компании монстра и невесты Франкенштейна.
Карсон не удивила улыбка Майкла, а самоконтроль, проявляемый в молчании, произвел на нее должное впечатление.
Когда кофе наполнило кружки и все сели за стол, разговор начался не с обсуждения текущего кризиса. Гостям прежде всего захотелось узнать, каким образом здесь оказалась Эрика.
Звонок в Сан-Франциско окончательно убедил Эрику в смерти Виктора в ту ночь, когда она убежала от него. Она предполагала, что он мертв, но только его смерть могла освободить ее от абсолютного повиновения, заложенного в ее программу. И теперь она знала это наверняка.
Дождливой ночью, когда империя Виктора начала разваливаться, она открыла секретный сейф в особняке в Цветочном районе и, следуя телефонным инструкциям, набила саквояж пачками долларов, евро, акциями на предъявителя, мешочками серого бархата с драгоценными камнями, по большей части, бриллиантами. Как и требовал ее муж, ее создатель, она повезла это богатство на его тайную ферму-лабораторию, расположенную к северо-востоку от озера Поншатрен.
