Если бы их вывели из строя перечным газом и заковали в наручники, они попали бы за решетку, как минимум на двадцать четыре часа. Пистолеты у них изъяли бы. А в мотеле полиция нашла бы и конфисковала помповики «Городской снайпер» и многое другое запрещенное оружие.
И даже если бы их освободили под залог, то они остались бы обезоруженными, причем клон Виктора знал бы об их присутствии в городе. Учитывая отношение Уотсона и Банди и их необычное поведение, Карсон заподозрила, что полиция или куплена Виктором, или целиком состоит из его созданий.
Майкл поднял руки, словно сдаваясь.
– Извините. Извините. Мы только тревожились из-за этой женщины.
– Тревожиться предоставьте нам, – отчеканил Уотсон.
– Возвращайтесь к столику, – повторил Банди.
– Пошли, Дениз, – скомандовал Уотсон.
Уже сдвинувшись с места, Дениз встретилась взглядом с Карсон и прохрипела: «Моя малышка».
– Конечно, – пообещала Карсон.
Пока они с Майклом возвращались к столику, Уотсон и Банди вели Дениз через ресторан. Дениз шла с прямой, как доска, спиной, вскинув голову, на прямых ногах, словно канатоходец, глядя прямо перед собой.
У двери мужчина в штатском взял Дениз за свободную руку. Он и Уотсон вывели ее из ресторана в темную и теперь ставшую угрожающей октябрьскую ночь.
Банди посмотрел на Карсон и Майкла, когда они с неохотой садились за столик. На мгновение задержал на них взгляд, словно хотел зафиксировать в памяти их лица, потом вышел за дверь.
Глава 60
Ахерны жили в Низине, в коттедже, который стоял посреди достаточно большого участка и не производил впечатления развалюхи. Краска со стен не облезала, ступени парадного крыльца не проваливались. Лужайку вовремя выкашивали, кусты подстригали, а забор из штакетника не зиял дырами. Наличники и резной узор по свесу крыши крыльца придавали очарование маленькому домику.
Управляемый таймером, на крыльце горел фонарь. В остальном дом стоял темным.
Напротив коттеджа, на другой стороне улицы, заросли сорняков окружали почерневший от копоти бетонный фундамент дома, сгоревшего пятью годами раньше. Там же стоял дощатый сарай под крышей из ржавого железа, с сорванной дверью.
Подозревая, что сотрудники больницы, поняв, что Тревис сбежал, могли приехать сюда на его поиски, он и Брюс Уокер спрятались в пустом сарае.
Когда Грейс Ахерн подъехала бы на своей «Хонде», они перехватили бы ее на улице, до того, как мать Тревиса успела бы припарковаться под навесом у дома. И она отвезла бы их к другу Брюса, где они могли получить столь необходимую помощь.
В сарае пахло ржавчиной, гниющим деревом и мочой, а также чем-то еще. Похоже, какое-то животное умерло здесь и практически полностью разложилось. Ветерок, очищающий воздух от запахов, определенно не помешал бы, но ночь замерла без единого дуновения.
Завернутый в больничное одеяло, которое определенно стало тоньше с тех пор, как он снял его с кровати, Брюс не очень мерз, но и не мог согреться. Ночной воздух покусывал его за голые лодыжки, и холод поднимался по икрам.
Пока они ждали, истории Тревиса о матери показывали, что женщина она уникальная, решительная и неукротимая, скромная и жертвенная, с неиссякаемой способностью любить. Хотя мальчик, как и все мальчики, не говорил, что любит ее всем сердцем, обожание проступало в каждом его слове.
Но чем дольше они ждали, тем меньше говорил Тревис. Вероятно, вопрос, когда Грейс Ахерн приедет домой, сменился другим: а приедет ли она вообще?
– Она не могла сразу поехать в больницу, – настаивал мальчик. – Она считает, что от нее дурно пахнет после целого дня, проведенного на кухне. Так она сама и говорит – дурно пахнет. Она принимает душ, а в больницу едет после шести.
Грейс уже намного выбилась из расписания, составленного для нее мальчиком, но когда он предложил подождать еще десять минут, Брюс ответил:
– Мы можем ждать, сколько ты захочешь. Если скажешь, всю ночь.
После этого они замолчали, словно Тревис боялся, что разговоры о матери отпугивают ее, и только его молчание гарантировало, что он увидит мать вновь.
Тревога мальчика нарастала вместе с ночным холодом.
Минуту за минутой Брюс проникался все большим сочувствием к Тревису Ахерну, которое грозило перерасти в жалость, а он не хотел жалеть мальчика, потому что жалость могла означать только одно: его мать ушла из этого мира навсегда, как те кричавшие в подвале больницы люди.
Глава 61
В тишине Намми ждал, когда же вновь затрещит потолок, но прислушивался и к любому звуку, который мог донестись снизу, где мистер Лисс искал что-то такое, чем он мог сжечь коконы. Мистер Лисс обычно издавал много звуков, но теперь все проделывал тихо, словно крадущийся кот. Намми не слышал ни шагов, ни шума открывающихся и захлопывающихся дверей, никаких плохих слов, которые могли прозвучать, если бы мистер Лисс не находил то, что искал…
Может, проблема заключалась не в том, что мистер Лисс не мог что-то найти. Может, возникла другая проблема: мистера Лисса нашло нечто такое, что его искало. Может, внизу висел кокон, который пахнул, как гниющие зубы мистера Лисса.
Может, эти три существа из дальнего космоса вращали гигантские коконы вокруг себя, как гусеницы вращаются внутри своих коконов, чтобы стать бабочками. А может, тварь, которая вращала коконы, не сидела ни в каком из них, а ползала по дому и вращала коконы со своими детенышами, и ни один красотой не мог тягаться с бабочкой.
Конечно, бабушка имела в виду именно такой случай, когда говорила, что от избытка мыслей только прибавляется тревог.
И хотя мистер Лисс отсутствовал уже достаточно долго, снизу по-прежнему не раздавалось ни звука, зато внезапно какой-то шум донесся из одного из коконов, а может, из всех сразу. Поначалу Намми подумал, что существа в коконе шепчутся друг с другом, но потом до него дошло, что это скользяще-шуршащие звуки, будто множество змей ползало в коконах.
Казалось бы, от таких звуков мешки должны выпирать в разных местах или идти рябью, но этого не происходило. Они просто висели и выглядели влажными, хотя мистер Лисс сказал, что совсем они не влажные.
Намми стоял у самой двери, и ему хотелось переступить порог и выйти в коридор, чтобы чуть увеличить расстояние между собой и коконами. Но он знал, если выйдет в коридор, сразу побежит к лестнице. А если побежит к лестнице, то столкнется с поднимающимся по ней мистером Лиссом, с длинным оружием в руках. Намми очень не хотелось, чтобы у него отстрелили голову и принялись играть ею в баскетбол.
Наконец он больше не мог выносить эти скользяще-шуршащие звуки и обратился к коконам: «Перестаньте меня пугать. Я не хочу быть здесь, я должен быть здесь, поэтому просто перестаньте».
