В самом деле, Пука оказался одним из самых дружелюбных псов, каких Нора встречала. Без всяких просьб он перекатывался с боку на бок, притворялся мертвым, вставал на задние лапы, а затем, сопя и виляя хвостом, подходил к ним, чтобы его приласкали или почесали в виде вознаграждения.
Все утро Тревис игнорировал любые попытки Лабрадора обратить на себя внимание, как если бы он, приласкав собаку, каким-то образом предал Эйнштейна и тем самым вызвал его смерть от чумки.
Нора, напротив, находила в псе утешение и дарила ему то внимание, которого он так жаждал. Она говорила себе, что, если будет хорошо обращаться с Пукой, богам это понравится, и тогда они благосклонно отнесутся к Эйнштейну. Результатом ее отчаяния было не менее страстное, чем у мужа, — хотя и совершенно обратное — суеверие.
Тревис бродил взад-вперед по комнате, затем садился на краешек стула, наклонив голову и обхватив ее руками. Подолгу он стоял у одного из окон, глядя на улицу, но не видя ничего, кроме какого-то темного отражения собственных мрачных мыслей. Он винил себя за то, что случилось, и истинное положение вещей (о котором ему напоминала Нора) никак не уменьшало его иррациональное чувство вины.
Смотря в окно и обхватив себя руками, как будто ему было холодно, Тревис тихо спросил:
— Как ты думаешь, Кин видел татуировку?
— Не знаю. Может быть, и нет.
— Думаешь, действительно всем ветеринарам разослали приметы Эйнштейна? Кин догадается, что означает татуировка?
— Возможно, и нет, — ответила Нора. — Вероятно, в нас говорит параноидальный страх.
Но, узнав от Гаррисона об усилиях, предпринятых правительством, чтобы помешать адвокату предупредить их, они понимали, что развернутые широкомасштабные поиски собаки все еще продолжаются. А значит, говорить о «параноидальном страхе» не приходилось.
С двенадцати до четырнадцати часов дня у доктора Кина был перерыв. Он пригласил Нору и Тревиса в свою просторную кухню на ленч. Кин был холостяком и сам о себе заботился: его морозильная камера была битком набита разными замороженными блюдами, которые он сам приготовил и упаковал. Ветеринар разморозил отдельно завернутые ломтики лазаньи домашнего приготовления и при помощи гостей сделал три салата. Все было очень вкусно, но ни у Норы, ни у Тревиса не было аппетита.
Чем больше Нора узнавала Джеймса Кина, тем больше он ей нравился. Несмотря на мрачную внешность, ветеринар оказался веселым человеком, и его чувство юмора распространялось и на него самого. Он весь изнутри светился любовью к животным, и это придавало ему особую привлекательность. Собаки были его страстью, и, когда Кин говорил о них, энтузиазм преображал его блеклые черты и он становился красивее и привлекательнее.
Доктор поведал им о Кинге, черном Лабрадоре, который спас его в детстве, и попросил Нору и Тревиса рассказать о том, как Эйнштейн спас их. Тревис в красках поведал ему, как в горах он чуть было не наткнулся на раненого и разъяренного медведя. Описал, как Эйнштейн предупредил его и затем, когда обезумевший медведь погнался за ним, отвлекал медведя и несколько раз сбивал со следа. Нора смогла рассказать историю, более близкую к истине: как на нее набросился сексуальный маньяк и как ему помешал Эйнштейн, который задержал его и не отпускал до прибытия полиции.
Кин был потрясен:
— Он и правда герой!
Нора чувствовала: своими рассказами о собаке они настолько завоевали расположение ветеринара, что если он и обнаружил татуировку и знал, что она означает, то скорее всего выбросит все это из головы и даст им уйти с миром, когда Эйнштейн поправится. Если Эйнштейн поправится.
Но, когда они убирали со стола, Кин спросил:
— Сэм, я тут все думаю: почему ваша жена зовет вас Тревисом?
К такому вопросу Нора и Тревис были готовы. Получив фальшивые документы, они решили, что будет проще и безопаснее, если Нора по-прежнему будет звать его Тревисом, а не Сэмом, потому что в какой-нибудь критический момент она может оговориться. Всегда можно было сказать, что она прозвала его Тревисом после одной очень личной шутки; подмигивая друг другу и глупо ухмыляясь, они могли намекнуть, что у этой шутки был какой-то сексуальный подтекст, нечто слишком нескромное, чтобы не сказать больше. Именно так они и ответили на вопрос Кина, но у них не было настроения убедительно подмигивать и глупо ухмыляться, поэтому Нора не была уверена в том, что они хорошо сыграли свои роли. Более того, она думала, что их нервное и неумелое представление могло усилить подозрения Кина, если таковые были.
Незадолго до начала дневного приема Кину позвонила его ассистентка, у которой еще утром разболелась голова, и сообщила, что к головной боли добавилось расстройство желудка. Ветеринар вынужден был один вести прием, поэтому Тревис сразу предложил ему свои и Норины услуги.
— Конечно, у нас нет специальной подготовки, но мы вполне годимся для любой черной работы.
— Да, — подтвердила Нора, — и, между прочим, у нас на плечах вполне приличные головы. Если вы нас научите, мы могли бы делать практически все.
Весь день они провели, удерживая вырывающихся кошек, собак, попугаев и других животных, пока Джим Кин лечил их. Надо было подавать бинты, доставать из шкафов лекарства, мыть и стерилизовать инструменты, брать плату и выписывать рецепты. Некоторые животные, страдающие рвотой и поносом, оставляли после себя грязь, которую надо было убирать, но Тревис и Нора делали эту неприятную работу, ни на что не жалуясь и не колеблясь, как любую другую.
На то у них было две причины. Во-первых, помогая Кину, можно было весь день находиться в его кабинете вместе с Эйнштейном. В перерывах они улучали минутку приласкать ретривера, сказать ему несколько ободряющих слов и убедиться лично, что ему не стало хуже. Отрицательная сторона их неотлучного пребывания рядом с Эйнштейном заключалась в том, что они, к своему огорчению, также не видели, чтобы его состояние улучшалось.
Вторая причина заключалась в том, чтобы снискать еще большее расположение ветеринара, чтобы он чувствовал себя им обязанным и не передумал оставить их на ночь.
Наплыв пациентов был намного больше обычного, и они смогли закончить прием только после шести часов. Усталость и совместная работа породили теплое чувство товарищества. Пока готовили обед и сидели вместе за столом, Джим Кин развлекал их множеством веселых историй о животных из своей практики, и им было так хорошо и приятно вместе, как будто они были знакомы с ветеринаром многие месяцы, а не несколько часов.
Кин приготовил для них спальню для гостей и дал несколько одеял, чтобы соорудить постель на полу в кабинете. Тревис с Норой решили по очереди спать в спальне, а половину ночи проводить на полу рядом с Эйнштейном.
Первым должен был дежурить Тревис — с десяти вечера до трех часов ночи. В дальнем углу кабинета оставили включенной одну лампу, и Тревис то сидел, то лежал на одеялах в полумраке рядом с Эйнштейном.
