— Ну конечно, — сказал Тревис, наполняя бокалы сидром и наливая немножко в миску Эйнштейну.
— Все будет очень хорошо, — сказала Нора.
— Абсолютно все, — подтвердил Тревис.
Они выпили за ребеночка — и за Эйнштейна, который станет ему крестным отцом, дядей, дедушкой и мохнатым ангелом-хранителем в одном лице.
Никто из них не вспомнил об Аутсайдере.
Поздно вечером, когда они, прижавшись друг к другу, лежали в темной спальне, обессиленные от любви, прислушиваясь к тому, как их сердца стучат в унисон, Тревис осмелел и спросил:
— Может быть, нам не стоило заводить ребенка ввиду предстоящих событий?
— Тсс, — прошептала Нора.
— Но…
— Мы не планировали этого ребенка, — произнесла она. — Мы даже предохранялись. Но так уж получилось. То, что все наши предостережения не подействовали, — это знак судьбы. Тебе не кажется? Та, прежняя, Нора могла бы сказать: ребенка не должно быть. Но нынешняя говорит: ему суждено родиться. Это подарок судьбы, такой же, как Эйнштейн.
— Но нам еще предстоит…
— А это не имеет никакого значения, — перебила его Нора. — С этим мы справимся. Все будет хорошо. Мы к этому готовы. А когда с этим будет покончено, у нас будет ребенок, и мы вместе начнем новую жизнь. Я люблю тебя, Тревис.
— И я люблю тебя, — сказал он. — Боже, как я тебя люблю.
Тревис осознал, как сильно она изменилась с тех пор, как они встретились в Санта-Барбаре весной. Из женщины-мышки Нора превратилась в сильную, целеустремленную натуру, которая теперь уже пытается успокоить его самого. И у нее это получается. После разговора с ней Тревис почувствовал себя лучше. Он стал думать о ребенке и улыбнулся в темноте, уткнувшись лицом ей в шею. Несмотря на то, что судьба взяла у него трех заложников: Нору, будущего ребенка и Эйнштейна, — настроение у Тревиса было намного лучше, чем когда-либо раньше. Нора развеяла все его страхи.
2
Винсент Наско сидел в итальянском кресле, украшенном вычурной резьбой и покрытом блестящим лаком. После нескольких веков регулярной полировки он приобрел необычайную прозрачность.
Справа от Винса находился диван, еще два кресла и низкий стол — очень элегантный ансамбль, за ним возвышались шкафы, заполненные книгами в кожаных переплетах, которые никто ни разу не читал. Винс знал это наверняка, потому что хозяин кабинета, Марио Тетранья, однажды указал на них с гордым видом и сказал:
— Дорогие книги. И совершенно новенькие, потому что никто их не читал. Ни одну из них.
Спереди находился огромный письменный стол, за ним Марио изучал отчеты о доходах от своих менеджеров, давал указания о новых мероприятиях и издавал приказы о ликвидации тех или иных людей. Сейчас он с закрытыми глазами сидел за столом, слишком грузный для своего кожаного кресла. У него был такой вид, будто он только что скончался от закупорки вен и ожирения сердца, — на самом же деле Тетранья обдумывал просьбу Винса.
Марио Отвертка — уважаемый глава своей Семьи и наводящий страх дон, стоящий во главе целого клана Тетранья, контролирующего торговлю наркотиками, игорный бизнес, проституцию, ростовщичество, порнографию и другие виды организованной преступности в Сан-Франциско, был низеньким — пять футов семь дюймов, толстеньким — триста фунтов — человечком с лицом, похожим на кусок жирной колбасы. С трудом верилось, что этот пухлый субъект своими руками выстроил целую преступную организацию. Конечно, и Тетранья был когда-то молодым, но и тогда Марио представлял собой коротышку, глядя на которого становилось ясно: он был и будет толстяком всю свою жизнь. Его пухлые, с короткими пальцами ручки напоминали Винсу руки ребенка, но именно этими руками вершились судьбы членов семейной империи.
Когда Винс взглянул Марио Тетранье в глаза, он сразу понял: малый рост и слишком обрюзгший вид дона не имеют никакого значения. Глаза у него были, как у рептилии: холодные, колючие и спокойные. Если собеседник не проявлял должной осторожности или же вызывал у него неудовольствие, дон мог загипнотизировать его своим взглядом и проглотить точно так же, как змея заглатывает парализованную страхом мышь: целиком.
Винсу очень нравился Тетранья. Он смотрел на него как на великого человека, и ему очень хотелось, чтобы дон знал: он тоже избранник судьбы. Однако Винс никому не рассказывал об этом, так как однажды в прошлом был поднят на смех человеком, которому, как ему показалось, можно было доверять.
Дон Тетранья наконец открыл свои змеиные глаза и сказал:
— Я хочу быть уверен, что правильно тебя понял. Ты ищешь человека. Это не по линии нашей Семьи. Это твое личное дело.
— Да, сэр, — подтвердил Винс.
— Ты считаешь, этот человек мог купить себе фальшивые документы и сейчас живет под другой фамилией. Он что, знает, как добыть себе такие документы, хотя и не является членом ни одной Семьи и не входит в fratellanza?
— Да, сэр. У него такое прошлое, что… он может знать, как это делается.
— И ты полагаешь, что ему удалось заполучить документы либо в Лос-Анджелесе, либо здесь, — сказал дон Тетранья, махнув своей мягкой розовой ручкой в сторону окна, за которым виднелись очертания Сан-Франциско.
Винс сказал:
— Двадцать четвертого августа он выехал на машине из Санта-Барбары, поскольку по каким-то причинам не мог улететь на самолете. Мне кажется, ему необходимо изменить личность как можно быстрее. Сначала я было подумал, что он переберется на юг и будет добывать себе документы в Лос-Анджелесе, так как это было ближе всего. Я почти два месяца потратил на то, чтобы связаться со всеми людьми в Лос-Анджелесе и даже в Сан-Диего, к которым он мог обратиться по поводу надежных документов. Мне дали там несколько наводок, но ни одна из них не подтвердилась. Значит, если из Санта-Барбары он поехал не на юг, то единственное место, где он мог найти документы…
— Это наш прекрасный город, — подхватил дон Тетранья, опять махнув в сторону окна и улыбнувшись.
Винсу показалось, что дон улыбается оттого, что ему действительно нравится этот город, но потом понял: это была улыбка алчного человека, предвкушающего поживу.
— И ты хочешь, — продолжал Тетранья, — чтобы я дал тебе имена людей, которые имеют от меня разрешение на изготовление документов такого уровня, который нужен этому твоему объекту?
— Если бы вы были настолько добры, чтобы предоставить мне такую информацию, я был бы вам очень обязан.
— Эти люди ведь не держат архивов.
— Да, сэр, но они могут что-нибудь вспомнить.
— Воспоминания не являются частью их бизнеса.
— Но человек запоминает многое против своего желания.
— Это верно. И ты можешь поклясться, что человек, которого ты разыскиваешь, не принадлежит ни к одной Семье?
— Клянусь.
