Сенат словно всегда стоял на этом месте. Всегда готов был стать, и вот, увиден, воплощен.
Сенат (в глубине) на панораме Москвы и ее окрестностей из альбома А. Барона. 1847. Фрагмент
Вид Кремлевской стены и здания Судебных установлений (Сената) от церкви Василия Блаженного. Фото из Альбомов Найденова. 1880-е
Форма и адрес
Баженовский проект Кремлевского дворца, возможно, тяготеет над Москвой в надежде воплотиться. Непостроенное остается в городе и ждет. С памятью непостроенного надо обходиться как с особенной реальностью.
Проблема исхождения архитектурной формы не решена, да кажется, и не поставлена. Поэты, композиторы твердят, что ничего не сочиняют сами, только слушают диктант. Отказывать архитектуре в работе под диктовку значит ставить ее ниже других искусств.
Но ставить ее вровень значит столкнуться с новой тайной: входит ли в состав диктовки, кроме формы, адрес здания? И если да, то открывается ли адрес зодчему всегда, когда открылась форма? Что если Баженов лишь ошибся адресом? Кварталом? Километром?
Рим, Иерусалим, Константинополь
Конечно, у Москвы есть образцы, прообразы: Рим, Иерусалим, Константинополь. Но каково их сочетание с праобразом, с другой Москвой?
Имена римской, иерусалимской и константинопольской сакральной топографии суть градоведческие категории. А сами эти города – целые суммы категорий. Непротиворечивое схождение трех сумм с московской причисляет Москву к сонму святых и вечных городов.
Так; но средневековую Москву совсем не занимало подражание Риму. Намеренно она уподоблялась Иерусалиму. Знаки Рима проступали сами, помимо воли градоделов. И наоборот: Новое, тем более Новейшее время отстраняется от Иерусалима как от образца, ориентируясь на Рим античной, ренессансной и барочной классики. А знаки Иерусалима в это время проступают сами.
Семихолмие
Сакраментальное Семихолмие имеет символический, не счетный смысл. В растущем Риме семь холмов стали двенадцатью. Холмы спорят о первенстве – градостроительном, духовном, политическом.
Так же и Семь холмов Москвы отождествляются не счетно, а прочтением их символического смысла. Но для начала – простым сличением двух карт, Москвы и Рима. Стоит лишь повернуть одну из них, как поворачивают ключ, на девяносто градусов, до совпадения с другой. Именно так повернуты, ориентируясь на запад, первые карты Москвы.
План античного Рима. Издание Ф.А. Шрамбла. Вена. XVIII век
План Москвы Мериана. XVII век
Нельзя не видеть сходство двух ландшафтов. И нужно видеть сходство знаков на холмах и в междухолмиях.
Однако полагать, что москвичи передавали поколениям друг друга завет и способы уподобления своей столицы Риму, значит впадать в ошибку. Не Москва печатает свой образ с Рима, но Москва и Рим – с единой матрицы. Рим и Москва суть воплощения общего Замысла о Вечном городе. Его проекции на два ландшафта, две культуры, две шкалы времени.
Третий Рим и Второй Иерусалим
Сказанное выше не о Третьем Риме сказано. Свидетельство о Третьем Риме не касалось топографии Москвы. Для Филофея Третий Рим есть христианское русское царство. Имя Москвы является у анонимного Продолжателя Филофея.
Топографично представление столицы о себе как о Втором Иерусалиме. Шествия Вербного воскресенья, Шествия на осляти, были праздниками Входа Господня равно в Первый и Второй Иерусалим.
Понятия о Третьем Риме и Втором Иерусалиме суть стороны единой профетической формулы. Гласящей, что центр силы мира, Москва, как до нее Константинополь, есть одновременно центр святости и благочестия. Что Третий Рим по силе своей «ныне удерживает», задерживает, держит вовне антихриста, – Второй Иерусалим по святости и благочестию встречает Христа, грядущего во Славе.
Три столицы
Из этой формулы возможно вывести другую, формулу русской столичности.
Киеву дано быть Иерусалимом, но не Римом. Это святой, но слабый город. Его святость убывает без защиты.
Петербургу дано быть Римом, но не Иерусалимом. Его сила убывала без святости. Впрочем, его святость нарастает.
Лишь Москве дано быть Римом и Иерусалимом одновременно. Как некогда Константинополю. И потому Москва есть Новый Константинополь, Новый Иерусалим и Третий Рим.
Белый кречет, или Сказание о новом начале Москвы
Успенский собор и церковь Трифона в Напрудном
Безмерна славна и хвальна кречатья добыча.
Книга глаголемая Урядник сокольничья пути
ПИСЬМО АРИСТОТЕЛЯ
Знамения – Zirfalco bianco – «Орнистотель»
НАПРУДНОЕ
Всадник на белом коне с белым кречетом на рукавице – Князь Патрикеев – Церковь Трифона в Напрудном
ИВАН ВЕЛИКИЙ
Иван и София – Возможное путешествие
СОЛОМОН И КИТОВРАС
Апокриф – Мудрость и Премудрость – Две природы Китовраса
НА НОВОМ КРУГЕ
Упущение – Обновление брака – В закладе
Успенский собор. Цветная фотография конца XIX – начала XX века
Часть I
Письмо Аристотеля
Знамения
Вот и над нами, шестой век спустя, стояла хвостатая комета. А в исходе 1471 года, после Рождества, явились две сразу. Луч первой «аки хвост великия птицы распростреся», у второй же был «тонок, а не добре долог». Где одна заходила, всходила вторая.
Что было думать Ивану Великому? Как понимать о своем государстве?
Под этими звездами послано было за Софьей Палеолог, передавшей из Рима согласие выйти за государя Москвы.
Под этими звездами, только растаяло, начали строить и новый Успенский собор. Старый, времен Калиты и митрополита Петра, не сразу снесли, но сперва заключили в больший периметр новых фундаментов. Снести собор было нельзя без дозволяющих знамений, коль скоро Петр митрополит, его могила есть краеугольный камень города. Успенский же собор над этим камнем – самим Петром обетованное условие величия Москвы. Но и не обновить собор было нельзя: обетованное Петром величие сбывалось на глазах, а старый малый храм стоял подпертый древом. Купец Тарокан, кто был такой, а выстроил себе в Кремле кирпичные палаты раньше государя. (Впрочем, таракан, по Далю, первый жилец, новосел, к прибыли.)
