На Красной площади загадочная цепь церквей на Рву («что на Крови», «что у Голов») могла быть воплощением сакральной матрицы Иосафатовой долины.
Мавзолей, с его тщетным бессмертием, пришедшийся на самую засыпку Рва, и весь некрополь Красной площади держатся места силой попадания в ту же возвышенную аналогию. И силой ее профанации.
Сион, Голгофа, Елеон
Квадратный километр от Боровицкой площади до Красной; от Пашкова дома до Покровского собора; квадрат со вписанным в него кремлевским треугольником – вот поприще взаимного уподобления Иерусалима и Москвы.
Западный холм Сион, Голгофа и восточный Елеон возносятся по сторонам от Храмовой горы. Если принять кремлевскую ограду за фигуру Храмового двора, то по другую ее руку, третьим членом сходящегося уравнения, отыщется Сион Москвы – холм Занеглименья, Арбата.
Уподобление Пашкова дома Башне Давида (Цитадели) на Сионе было скрыто до художественного исследования Булгакова; иначе, явно, уподоблено Голгофе Лобное место. Стены Иерусалима времени Распятия Христова исключали Голгофу; существующие стены взяли ее в свою черту. Постановка Лобного места не западнее, а восточнее Кремля оправдана символикой Покровского собора как Иерусалима и первой редакцией Шествий на осляти, отменявшей географическую точность.
Но не только. Постановка оправдана структурой средокрестия, когда коллизия Арбата и Кремля разыграна, поставлена между Кремлем и Китай-городом; когда Неглинная оборотилась рытым рвом. Голгофа, не воплощенная в естественном ландшафте Занеглименья, на западном холме Москвы, воплощена в искусственном ландшафте Красной площади, зеркально относительно Кремля.
Возможность постановки знака Голгофы за Неглинной подтверждается проекцией Арбата по Волоцкой дороге – Новым Иерусалимом патриарха Никона.
Часть V
На Пожаре
Минин и Пожарский
Имя площади Пожар кричит, что памятник Пожарскому не может быть случайной постановкой, тем более на пепелище 1812 года. Родоначальник этой княжеской фамилии в XIV веке господствовал над погорелой волостью. Сам князь Дмитрий Михайлович нашел себя в таком же положении в 1612 году, как только овладел сгоревшей годом ранее Москвой.
Монумент Минина и Пожарского.
Литография Дациаро по оригиналу Ф. Бенуа. 1850-е.
Позади – прежнее здание Верхних Торговых ряд
Сначала установленный по центру площади, с Кремлем и куполом кремлевского Сената перед собой, с Торговыми рядами позади, памятник размечал ширь, поперечник площади Пожар, дистанцию Ивана III. Щит князя с образом Спасителя, развернутый вдоль площади, был поперечен поперечнику. И наступательный жест Минина поставлен оборонительной дистанцией Пожара.
Вид южной части Красной площади от памятника Минину и Пожарскому в сторону Покровского собора. Литография Ш.К. Башелье и Л.Ж. Жакотте с рисунка И.И. Шарлеманя и Ж.А. Дюруи. 1850-е
Минин – сын Мины, Кузьма Минич; однако есть и слово мина, означавшее в то время не только подрывной заряд, но и подкоп под крепостной плацдарм, под гласис, для заряда. Отсюда два значения слова подрыв. Мина – преодоление пожара.
Персонажи монумента соотносятся как штурм и выжидание, осада. Как два решения одной задачи. Длань Минина и щит Пожарского чертят в пространстве крестовину, схваченную вертикальным стержнем общего меча. Это изваянный трехмерный перекресток.
Как и собор, к которому в конце концов был пригорожен, памятник есть образ городского средокрестия. Телесный, человековидный образ. Гений места.
Отступление о гении места
Античность называла гениями духов мест и их изображения.
Церковь не отрицает существования природных, низших духов; однако, справедливо возбраняя поклоняться им и их изображениям, предпочитает оных не описывать.
Их описание оставлено фольклору и поэзии, где леший, домовой и водяной суть гении вполне античные.
Для Церкви гений есть синоним ангела, небесного патрона, освящающего место через имя храма и/или собственным присутствием в пору земного подвига.
Культура светская считает гением того, чье имя первым откликается на имя места. Варианты: уроженец, основатель, оформитель, описатель (огласитель) места.
Кроме того, возможен гений как синоним аллегории – иносказания в персоне – обстоятельств места.
Природа аллегории бывает суеверна, и суеверие умеет приспособить аллегорию. Но если и когда фольклор впадает в суеверие, он выпадает из аллегоризма.
Возможны, наконец, комбинаторные значения. Когда строитель, оформитель места ходит живой телесной аллегорией его. Или когда строитель достигает святости. Или когда литературный персонаж есть маска ангела.
Общее всех значений в том, что гений олицетворяет место. Гений всегда лицо, от лика до личины. Некто, а не нечто.
Рифма Навин
«Одна мне рифма – древний Навин…»
Державин
В виду традиционных монументов возможна интуиция, что им таинственно присвоены другие имена, кроме написанных на постаменте. Что образы гражданских и военных доблестей изваяны по памяти прообразов древнейших, например иконных.
Минин и Пожарский образуют вертикальную, иерархическую композицию. Стоящий Минин побуждает встать сидящего Пожарского. Даже велит, ибо вручает ему меч. Крестообразный меч, в согласии с известным «Сим победиши». Меньший князя по чину земному, сословному, Минин кажется больше него в рассуждении тайного имени.
Знамя Пожарского. Оружейная палата
Знамя Пожарского. Старая копия
Вот знамя Пожарского, или хоругвь Второго ополчения, и в этом смысле также знамя Минина. Хоругвь с изображением, зеркальным монументу. На стяге Иисус Навин, преемник Моисея во главе еврейского народа, военный вождь завоевания Земли обетованной, в виду Иерихона преклонил колено перед архистратигом Михаилом, обнажившим меч. Вождь воинства Господня возглашает святость места, на котором вождь земного воинства должен изуть сапоги ног своих (Иис. Н., 5: 13–15.) На иконах святого Михаила с деяниями это непременное клеймо.
