Самым популярным объяснением случившегося выставляют тайное масонство автора и его архитектуры. К этому ключу, хотя и неожиданно повернутому, прибегал уже один из современников событий, причем из самых информированных:
«…Сия архитектура оскорбительна, – писал тогдашний губернатор города граф Яков Александрович Брюс. – На оный предмет я много беседовал с людьми, имеющими отношение к зодчеству, но не причастными к масонству. Они поведали мне тайну. И дело даже не в том, что баженовские строения в Царицыне украшены множеством масонских символов. Сие малый грех. А великий – в другом. Господин Баженов в качестве композиции, построения царицынского ансамбля избрал не дворцовый принцип, а монастырский. Только вместо собора он означил увеселительный дворец, вместо часовен и церквей – беседки для кавалеров и дам, и так далее. Сдается мне, что это издевательство над святынями православия, что, видимо, является обязанностью масона…»
Конечно, это слишком. Так можно «разъяснить» любой дворцово-парковый ансамбль.
Баженов стал масоном только накануне завершения Царицына, после почти десятилетия работы, каждый шаг которой утверждался («конфирмован») государыней. Но верно и другое: связь Баженова с масонами ко времени его инициации насчитывала те же десять лет. Больше того, он сделался известным Новикову через управителя Царицына масона Карачинского. Тогда же архитектор предложил себя в посредники между московскими масонами и Павлом.
Весы
Баженовское уравнение дворцов императрицы и наследника престола, с ударением на веские права последнего, предполагается другой причиной екатерининского гнева.
В годы создания модельно петербургского Царицына сам Петербург испытывал двоение. Молодой двор наследника фрондировал против Двора. А воцарившись, Павел раздвоит дворец, укрывшись в замке.
Внучий корпус между корпусами Царицынских дворцов стал перекладиной весов, буквально взвесил два дворца, не устраняя равновесие.
Дежурный кавалер
В баженовский состав дворца входил еще один снесенный корпус – Кавалерский, равнявшийся дворцам императрицы и наследника, покуда те существовали врозь. Исходный замысел Царицына предназначал его, конечно же, Потемкину.
Екатерина и Потемкин провели в Москве весь 1775 год. Второй год их тайного брака, год Кайнарджийского (Ходынского) триумфа и основания Царицына. Последнее долженствовало стать семейной дачей. Чета жила в нем до начала капитальной стройки. Вечно дежурный генерал Потемкин состоял при временных покоях императрицы.
О том, что Кавалерский корпус назначался для него, свидетельствует план другого знаменитого дворца, Пречистенского – городской монаршей резиденции того же года. Временный дворец составили из трех соединенных переходами домов, приобретенных или арендованных для проживания Екатерины, Павла и дежурных кавалеров, читай: Потемкина. Проект дворца возвысил Казакова, сделав его архитектором короны. В Пречистенском дворце Екатерина родила последнее дитя – Елизавету Темкину. Ее отец станет владельцем Дома кавалеров, бывшей усадьбы Лопухиных, на следующее десятилетие. (Владение будет записано на имя матери Потемкина.)
Пречистенский дворец. План.
Чертеж 1774–1775. Фрагмент.
Слева – Пречистенская улица (современная Волхонка).
К овальному двору обращен дом Екатерины II (дом князя Голицына), правее него – дом дежурных кавалеров (дом Лопухиных), в правом верхнем углу – дом цесаревича Павла (дом князя Долгорукова)
В царицынском проекте Баженов пользовался актуальной казаковской схемой размещения Фамилии, двора и служб отдельными домами.
Строительство Большого Кавалерского по измененному проекту, с апартаментами для четверых дежурных кавалеров, отвечала кризису в семейных отношениях Екатерины и Потемкина.
Когда десятилетие прошло, в новый ее приезд, осуществленный Кавалерский корпус глядел надгробным памятником счастью с бывшим мужем.
Разъяснение Екатерины
Чтоб не стеснять себя в предположениях, обыкновенно опускают разъяснение самой Екатерины, сделанное для Европы, в письме барону Гримму:
«…Утверждают, что новые известия, пришедшие из Петербурга и полученные ее величеством при въезде в Царицыно, очень встревожили императрицу. Она не нашла нужным сообщить об этом кому-либо из лиц своей свиты и очень ловко придумала возражения против постройки дворца; своды ей показались слишком тяжелыми, комнаты слишком низкими, будуары слишком тесными, залы темными, лестницы узкими, и, так как деньги редки, а хлеб дорог, она пожалела о той сумме, которая была затрачена на постройку дворца. Потом она пустилась по окольным лесным дорогам, по направлению снова к Коломенскому и с большой поспешностью закончила свои дела для внезапного отъезда из Москвы».
Осталось разъяснить события, испортившие настроение императрицы.
Неясно и начало этого письма, в котором бегству из Царицына предшествует столь же паническое бегство из Коломенского, полного неназванной опасности. Бегство как раз в Царицыно, изображенное убежищем. Императрица убегает, «положив между собой и преследователями (! – Авт.) местность, удобную для защиты и трудную для атаки».
Юрий Герчук предполагает, что Екатерина мистифицировала своего корреспондента, пародируя конспиративный тон западной прессы о России. Разителен контраст между письмом Екатерины и свидетельством ее внимательного свитского, Николая Львова, что путешествие в Москву было благополучно и весело, что государыня была довольна своим московским пребыванием. Впрочем, эта запись Львова контрастирует со всеми прочими свидетельствами драмы Царицына.
И снова: легкой шуткой Екатерина проговаривает важное. Ее письмо еще раз сплачивает полюса Коломенского и Царицына в неразделимый напряженный контур. В котором и заключена разгадка драмы, предлагаемая ниже.
Часть V
Коломенский столп
Чудо
Церковь – дом Божий и образ истины. Как дом, она следит за модой; как Божий, не спешит ее принять, ибо недвижна истина.
Первый шатровый храм Руси – первый по времени и по достоинству, коломенская церковь Вознесения есть вспышка формы, не подготовленная, кажется, ничем. Ничем, на что мы можем указать уверенно. Конечно, первороден шатер ротонды Гроба Господня в Иерусалиме, но он пологий. Даже подсказка летописца, потрясенного увиденным, о построении столпа «вверх на деревянное дело» не разъяснила тайну. Традиционный оборот кажется ясным, но и он скорее зашифрованная речь, нежели ключ к шифру.
Чудо Вознесенского столпа свидетельствовал летописец: «Бе же церковь та велми чудна высотою и красотою, такова не бывала прежде сего в Руси». Церковь Вознесения чудна, поскольку небывала. А небывалое не то? что небылое. Небывалое бывает – и называется чудом. Небывалое, как высший род былого, противоположно небылому.
