Вдыхаю аромат эфирных масел, которыми наполнен лес во время дождя, и улыбаюсь. Перед глазами стоит лицо Бьорна. Его посиневшие губы розовеют, рваный шрам на щеке снова наливается кровью, кожа, слегка тронутая холодной белизной, возвращает себе первоначальный здоровый вид. Смерть отдает нам победу, она отступает – парень будет жить. Я это видела собственными глазами, и это главное.
Воровато оглядываю из-за дерева трассу, усеянную цветами, свечами и лентами. Это место так и дышит потерей: сколько жизней оно забрало, сколько молодых душ загубило. Невидимые завихрения энергии, которые привлекают всякую нечисть, если верить словам Сары, здесь особенно активны и коварны. И при мысли об этом становится жутко.
Интересно, удалось ли Хельвинам справиться с Ингрид? Надеюсь, да. В противном случае – она станет еще злее и беспощаднее и найдет для осуществления своих планов еще более жестокие и чудовищные средства.
Лучше об этом не думать. Не сейчас.
Я делаю шаг, чтобы лучше рассмотреть то, что светлеет в кустах у дороги. Это плюшевый мишка. Рядом с ним букет тюльпанов. «Возлюбленному сыну Оле» – написано на импровизированной мемориальной доске. Буквы размыты от дождя, свечи, стоящие вокруг, погашены им же. Мишка выглядит потрепанным, цветы пожухли и опустили головки.
Мне хочется подойти, поднять игрушку и согреть у себя на груди. Хочется очистить ее от грязи и избавить от влаги, чтобы ее маленький владелец посмотрел с небес и порадовался, но в последний момент я делаю шаг назад – обратно под дерево. Нельзя ничего брать с могил. Даже если это не могила, а поминальное место.
Все должно оставаться не тронутым – чтобы напоминало проезжающим о разыгравшейся тут трагедии, отнявшей жизни. Чтобы другие помнили, чтобы были осторожны.
Только силы природы могут забрать себе эти знаки почести усопшим. Лишь им под силу развеять над долиной остатки напоминаний и горечь чужой утраты. И только память тех, кто любит и верит, словно чувствительная фотопленка сохранит самые важные моменты навсегда.
Я опускаю взгляд и вижу под ногами сине-фиолетовые цветки жирянки обыкновенной. Они никак не хотят сминаться под подошвами моих резиновых сапог – стойко держат оборону и, стоит отойти, выправляются, разгибая стебельки-шейки. У меня не получается удержаться от улыбки.
Лифграс – трава жизни, вот как еще зовут это растение. Издревле считалось, что ее листья подобны мертвой воде – могут оживлять тех, кто покинул этот свет. Если бы не Ингрид, и не ее волшебные сказки из детства, я бы никогда не узнала об этом. Ирония судьбы. Только тетя никогда не говорила, что мертвая вода – это я.
Она вообще никогда не говорила мне правды.
Я вытягиваюсь в струнку, заслышав издалека звук мотора. Вглядываюсь в темное полотно дороги, и мое сердце испуганно съеживается. Если это полицейская машина, побегу в лес и буду бежать, пока не упаду без сил. Если это…
Небольшой старенький хэтчбек, похрустывая и постанывая, неспешно входит в поворот. Мне удается разглядеть пожилого мужчину за рулем и его немолодую спутницу, а также нагруженные резиновой лодкой багажные рейлинги на крыше автомобиля. Старики любят отправляться в путешествия ни свет, ни заря. Наверное, поехали на речку порыбачить или на кемпинг.
Времени на размышления у меня нет – через мгновение машина проедет мимо. Поэтому я откидываю капюшон и быстро вскарабкиваюсь по отвесному склону к асфальтному покрытию. Пара секунд, и уже вскидываю вверх руку.
Опешив от моего внезапного появления на краю дороги, старичок испуганно бьет по тормозам. Колеса автомобиля идут юзом и жалобно скрипят. Машину едва не заносит, и я вижу, как женщина на пассажирском сидении в ужасе хватается за поручень. На мгновение мне кажется, что по моей вине произойдет авария, но все обходится – хэтчбек, устало вздохнув, останавливается прямо передо мной.
– Простите, – кричу я, сложив ладони лодочкой.
– Господи, Хенрик, – слышится голос старушки, – это девочка! Посмотри, она же вся промокла!
– Откуда ты, дитя? – Спрашивает мужчина, отцепляя ремень безопасности и выбираясь из машины.
«Дитя».
Я грустно усмехаюсь про себя.
Мара, оборотень, ужас, летящий на крыльях ночи – вот, что я думала о себе все последнее время, позабыв о том, что для всех остальных выгляжу юной и беззащитной.
– Хенрик, на этом участке дороги нельзя останавливаться! – Звенит ее голос. – Пусть садится, если ее нужно подвезти.
– Что-то случилось? – Оглядывает он меня, приближаясь.
Мой плащ развевается на ветру, я плотнее запахиваю его полы.
– Мне нужно в Моненфлод. – Произношу тихо.
– Ты вся дрожишь! – Восклицает мужчина. – Заблудилась?
Я поджимаю замерзшие губы.
– У меня есть деньги. Подвезете?
– Хенрик! – Доносится из машины. – Ты и сам сейчас весь вымокнешь!
– Мы едем в Гримдаль. – Участливо сообщает он.
И качает головой, заметив мои посиневшие от холода ноги, обутые в грубую резину.
– Это мне подходит. – Говорю я, выдавливая улыбку.
– Тогда садись скорее.
Он провожает меня до машины и открывает дверцу.
– Я сдвинула сумки, места не очень много, но она ведь совсем тощая, влезет. – Сообщает женщина. – Давай, садись, сейчас настроим кондиционер, и ты согреешься. Вот так. – Она одаривает меня улыбкой, от которой сразу становится теплее. – Ты ведь не сбежала из дома, да? У нас с тобой не будет проблем?
– Нет, мне восемнадцать. – Вру я. – Путешествую по стране.
– Гроза застала тебя не в лучшем месте… – запинается она.
– Нея. – Представляюсь я.
– Очень приятно, Нея, а я – Маргрет. – Женщина отворачивается к приборной панели и крутит рычаги. – Сейчас сделаем теплее, потерпи. – И когда ее муж садится за руль, замечает: – Бедняжка совсем продрогла, я же тебе говорила, Хенрик.
– Ей повезло встретить нас здесь. Вряд ли кто-то другой поедет этой дорогой в такой час. Место жуткое, опасное.
– Ты только не переживай, – бросает Маргрет через плечо, – мой Хенрик – лучший водитель из всех, кого я знаю. Ему эта трасса самоубийц, что ровное шоссе!
– Спасибо. – Отзываюсь я.
По ногам уже дует приятное тепло. Автомобиль трогается с места, и мне становится спокойнее. Все позади, я уезжаю из Реннвинда. Дорога убаюкивает, и здесь так хорошо.
– Ты путешествуешь налегке? – Спрашивает Маргрет.
– Да. – Отвечаю я, глядя в окно.
Женщина оборачивается и подмигивает мне.
– Когда я была молодой, тоже делала со своими волосами всякое. Но тебе идет.
В тот момент я еще не понимаю, о чем она, и потому вежливо улыбаюсь в ответ. Старушки вообще странные, а еще почти ничего не видят без очков.
