– О, ты прибралась. – Роза застывает в дверях, оглядывая стены избушки.
– Немного. Убрала вещи, протерла пыль.
– Славно. – Хмыкает она. – И натопила печь?
– Ночью было холодно.
– Точно. – Кивает цыганка. – Хорошо, что сообразила, как это делается.
– Вчера я даже пекла лепешки. – Хвастаюсь я, указывая на деревянный стол, на котором стоит тарелка, накрытая полотенцем.
– Эта берлога давно не знавала аромата хлеба! – Ее глаза округляются. – Последним здесь обитал конокрад Ромул, которого искала вся полиция округа. Мне приходилось таскать ему жареных цыплят из супермаркета! Правда, он хорошо платил.
– У меня пока нет аппетита, – улыбаюсь я, – так что обойдусь без цыплят.
Обведя меня взглядом, Роза качает головой.
– Принесла тебе воды. – Выходит и возвращается уже с ведром. Ставит его у порога, вытирает руки о сарафан. – Питьевая.
– Спасибо, ты столько всего для меня делаешь. – Благодарю я. – Выпьешь со мной чаю?
– Нет. – Она тяжело опускается на стул и смеряет меня критическим взглядом. – Но я должна спросить, как ты.
– Хорошо. – Мой голос звучит неуверенно.
– Я говорила по телефону с Анной.
Мой желудок сжимается от волнения.
– Правда? – Уточняю. А затем воровато понижаю голос: – Ты с ней говорила?
Сажусь на кровать потому, что стульев в доме больше нет.
– Да, звонила ей из города. Она тревожится за тебя, рекомендует поспать.
От волнения у меня сдавливает горло.
– Она знает, что я не могу. – Произношу едва слышно.
Роза наклоняется локтем на стол.
– Тебе нужно спать, чтобы жить. – Цыганка закусывает нижнюю губу, теребит браслеты на запястье. – Даже я, не обладая такими способностями, как Анна, ощущаю, как от тебя фонит. На вид ты – чистая доходяга, на лице кроме глаз ничего не осталось, а твое астральное тело… просто мрак. Оно все в дырах. Ты уничтожаешь себя мыслями, испытываешь отсутствием сна и голодом, точишь самокопанием и упреками. Так недолго и ноги протянуть, Нея.
– Ты же знаешь: я не могу дать свободу тому, что у меня внутри! И не могу смириться!
– Выхода нет. – Она разводит руками. – Я уже советовалась со старейшинами. Каждый из них твердит, что…
– Выход есть! – Твердо говорю я. – Если я убью человека единожды, то уже не смогу остановиться. И, возможно, перестану быть собой – навсегда. Ты же понимаешь, что способ борьбы с марой всего один! Меня уже не исцелить!
– Цыгане не возьмут на себя этот грех. – Роза отводит взгляд.
– А если им будет грозить опасность?
Ее глаза вспыхивают тревогой.
– Вот! – Вздыхаю я. – И ты тоже меня боишься. – Всплескиваю руками. – Все боятся! Каждый, кто знает! Ты, Анна, мои друзья! Моя мать! – Я едва не задыхаюсь от подступающих слез. – Мне казалось, мое проклятье поможет мне найти Ингрид, но все без толку! Зачем тогда жить?! Чтобы каждую минуту бороться с внутренней сущностью и бояться, что придушу во сне кого-то из близких?!
– Подожди. – Роза накрывает мою дрожащую ладонь своей. – Подожди еще немного, ладно? Я попробую связаться с нашими на юге. Может, их старейшины что-то посоветуют. Нельзя так просто сдаваться!
– А это и не просто. – Хрипло шепчу я, опуская глаза на вышитое полотенце, которым прикрыта тарелка с лепешками. – Сдаться – это вернуться в Реннвинд и позволить Хельвинам разорвать меня на части. А медленно погибать без сна – это утомительное занятие.
– Ты – боец. – Гладит меня по плечу Роза.
Видно, что опасается меня, но гладит. Ее пальцы мелко дрожат.
– Как там Сара? – Решаю перевести тему. – Анна про нее что-нибудь говорила?
– Через два дня ее выписывают из больницы.
– Она все еще в больнице? Все так плохо?
Мое сердце сжимается.
– Пришлось делать операцию. С ногой все оказалось серьезнее, чем думали сначала.
– Это все из-за меня. – Выдыхаю я.
Теперь слезы ничто не держит, и они свободно катятся из глаз.
– А ну подбери сопли, – приказывает Роза со смешком, – не то седых волос прибавится еще! Анна сказала, что с моей двоюродной племянницей все хорошо, а, значит, ни в чем ты не виновата.
– Она поправится?
– Обязательно. – Кивает она. – Еще найдем ей красавца-жениха, вот увидишь! Тетушка Мала уже сватает к ней своего сына Пешу: я слышала, даже выслала Анне его фотографии.
Роза подмигивает, и у меня не получается удержаться от улыбки. Так и вижу, как меркнет лицо Ульрика при известии о сватовстве цыганского жениха к Саре. Хотелось бы глянуть на этого Пешу – Анне он явно понравится больше ветреного Улле.
– Ну, вот, ты уже улыбаешься. – Довольно замечает Роза. – Сходи-ка к реке, погода сегодня замечательная, можно искупаться. Все наши собираются на ярмарку, так что никто тебе не помешает. Знаешь, где речка? Нужно выйти на холм, затем спуститься через пролесок, а там…
– Знаю. – Говорю я. – Вчера гуляла там на рассвете.
– Вот и отлично. Прогуляйся, Нея. – Она встает и идет к двери. – Нагуляй аппетит.
– Ты уже повесила зеркало над кроватью? – Бросаю ей вслед.
Женщина замирает, затем медленно оборачивается.
– Еще неделю назад. Сразу, как ты мне призналась.
– Это хорошо. – Киваю. – Но все равно постараюсь не думать о тебе.
– Подумай о себе. – Улыбается она.
Мне хочется спросить, не говорила ли Анна еще что-нибудь о ком-нибудь, имея в виду Бьорна, но эти вопросы так и не срываются с моего языка. Я позволяю Розе уйти и даже машу на прощание рукой, а потом закрываю дверь, сажусь на кровать, обхватываю голову ладонями и начинаю раскачиваться.
«Что же делать? Как же дальше быть? Если смерть не выход, то где тогда он?»
Нет, лучше не закрывать глаза. Совсем. Как только я это делаю, сон сгребает меня в охапку, утаскивает в свои сети, и запутывает настолько, что теряюсь, пытаясь отделить дрему от реальности.
«Не спать! Не спать!»
Я встаю и хватаю плетеную корзинку. Лучше пойду в лес, соберу листьев дикой малины к чаю. Пока двигаешься, невозможно отключиться. Пока что-то делаешь, нельзя уснуть.
Обняв корзинку, я пробираюсь через густой пролесок. Двигаюсь на шум реки, чтобы не заблудиться. Где-то здесь, на пригорке, в прошлый раз удалось заприметить заросли молодой малины, и я пытаюсь выхватить их взглядом из общей зеленой паутины листвы. Останавливаюсь и прислушиваюсь к стуку – на дереве трудится дятел. Этот мерный стук успокаивает, напоминает, что я не одна.
И тут вдруг за спиной раздается хруст, который заставляет вздрогнуть и насторожиться. Я резко оборачиваюсь и вглядываюсь в просветы между мощными непроницаемо-зелеными, почти черными стволами деревьев. Пульс учащается от предчувствия чего-то страшного, кожа покрывается мурашками. Я еще не вижу чужака, но уже явственно ощущаю – он здесь.
