– Ты очень похожа на мать. – Судорожно выдыхает он.
– Да уж. От вас у меня лишь ген, не дающий организму совершать полноценный оборот. – Я пытаюсь изобразить усмешку. – Физически я не оборотень, а вот мое подсознание – на все сто.
– Анна объяснила. – Кивает Асмунд.
Боже, какая неловкость.
– Я унаследовала от матери цвет глаз и волос. – Говорю я, инстинктивно тронув седую прядь.
– И ее улыбку. – Его голос согревает.
– Ясно. – Прочищаю горло.
Делаю глоток кофе и снова обжигаюсь. Боже, как же неуютно под его взглядом!
– Мне жаль, что я не знал. Правда. – Пальцы Асмунда нервно барабанят по кружке. – Будь мы обычной семьей, я бы помогал твоей матери деньгами… – Он зажмуривается, понимая, что ляпнул глупость.
– Будь мы обычной семьей, вы бы, наверное, и не расстались?
– Да. – Кивает пастор. – Да, конечно. Но…
– Вы не хотели моего рождения? – Подсказываю я.
Он застывает. В его глазах сожаление.
– Нет, Нея, не в этом дело, нет. – Его взгляд бегает по поверхности стола, а затем поднимается на меня. – Я любил Карин.
– А, вы просто не хотели ее убивать. – Догадываюсь я.
И как же можно было забыть про традицию приносить в жертву матерей своих детей?
– У Асвальда своя позиция на этот счет. – Принимается объяснять он. – Характер у него волевой, жесткий. Брат поставил себе цель – продолжить род, и сделал это.
– Он выбрал для этого женщин, к которым не слишком-то привязался?
Асмунд выдыхает с улыбкой.
– Я не мог поступить подобным образом. Не знал, как можно расстаться с тем, кого любишь. Приказывал себе не влюбляться, думал, что меня избежит эта участь, и я не хотел… Но Карин… В нее нельзя было не влюбиться. Мы были очень молоды и потеряли голову! Мы предохранялись, клянусь, но когда она сообщила, что ждет ребенка… Я… я просто вышел из себя! – Его лицо искажается болью. – Я не хотел ее потерять!
– Вы попросили ее сделать аборт?
– Да. – Хрипло отвечает он. – Я знал, что мой ребенок убьет ее.
– Она знала правду о вас?
– Я пытался объяснить ей, но она не поверила. Думала, я так стараюсь отделаться от нее, сочиняю сказки.
– А вы пытались убедить ее? Ну, в смысле, убедить? Так, как вы умеете.
Асмунд печально улыбается.
– И убедил. – Несколько раз кивает. – Знал, что она против, что не хочет этого. Но не мог поступить иначе. А когда в назначенный день заехал за ней, чтобы отвезти в больницу, она просто исчезла. Собрала вещи и уехала. Я искал ее, клянусь, но Ингрид сделала все, чтобы их не нашли.
– Ингрид хотела удержать ее подальше от вас с вашим даром убеждения, чтобы никто не мог воздействовать на мою мать. У нее были свои планы на особенное дитя…
– Девочки рода слабы. – Пожимает плечами пастор. – Должно быть, она рассчитывала на мальчика. Полноценный воин-оборотень – гораздо более ценная единица в войне. – Он вздыхает. – А я всегда хотел девочку. Чтобы ей не пришлось нести на своих плечах груз наследственности этой семьи, сражаться, убивать. Хотя, слабость здоровья – тоже тот еще груз…
– Моя мать ей мешала, поэтому Ингрид закрыла ее в лечебнице, когда я была еще ребенком. Думаю, даже Вильма об этом не знала. – Я сжимаю пальцы на кружке, и их жжет. – Мама совсем рехнулась потому, что я годами изводила ее, являясь во сне. Мне очень жаль. Даже если Карин когда-то сможет вернуться к нормальной жизни, она будет уже не той, кого вы полюбили.
Асмунд опускает взгляд и долго смотрит на свои руки.
– Она жива, и это милость божья. – Говорит он с горестью. – Я посвятил себя служению Богу, считая, что недостоин мирской жизни, ведь Карин умерла из-за меня. Я считал, что наша связь и моя беспечность отняли у нее жизнь! Мне никогда не простить себя, но сейчас… сейчас я чувствую облегчение. Прошлого не исправить, но я могу постараться спасти ваши жизни: ее и твою.
– Асмунд. – Я склоняю голову набок.
– Прости меня, Нея. – Он протягивает руку, сжимает мою ладонь и через пару секунд отпускает.
Его взгляд наполнен раскаянием.
– Вам не за что просить прощения. – Бормочу я. – Вы не знали, что со мной стало, и где меня искать. Вы служили церкви и своей семье, охраняли эти территории от сил зла, и никто другой не справился бы с этим. А то, что происходило между вами и моей матерью…
– Мне очень стыдно. – Глядя мне в глаза, говорит пастор.
– Я понимаю. А что же Ингрид?
– Она, – мужчина пожимает плечами, – проявляла ко мне интерес. Мы в некотором роде сближались до того, как я познакомился с ее лучшей подругой. Честно говоря, я тогда и не думал, что Ингрид будет против, если мы будет встречаться с Карин.
– Ясно. Значит, до моей матери вы мутили с ее лучшей подругой?
– Я… я не вполне… Да. – Хмурится он. Выбранные мной слова режут ему по ушам, но как нельзя лучше описывают правду. – Выходит, что так. В некотором смысле.
– Не удивительно, что она озверела – в некотором смысле.
– М-да.
У моего отца была бурная молодость. И он платит за это. И не только он.
– Еще и смерть ее матери сыграла роль. – Задумываюсь, прикусывая щеку изнутри.
– Мне жаль, что все так сложилось. И что тебе приходится страдать. – Асмунд медленно вдыхает. – Но я рад, что все открылось. Теперь я постараюсь тебе помочь.
Мне так странно слышать его голос. Этот тембр похож на тембр Бьорна и его отца. Они все так похожи, а я на них – нет. Совсем другая. Чужая. Как он может испытывать ко мне теплые чувства?
– Возможно, Асвальд прав. – Вдруг выдаю я. – Если я кого-нибудь в скором времени не убью, то умру от истощения. Что, если это к лучшему? Ведь я реально представляю опасность, и это останется фактом, что бы там Бьорн не сказал в кабинете отцу.
– Но я могу приглядывать за тобой, пока все не разрешится. Мы вместе будем искать выход и средства, которые помогут тебе сдерживать твою внутреннюю сущность. Я не считаю, что ты виновата в произошедшем с тобой. Нужно бороться!
– А то, что я сделала с Бьорном? Его отец не простит мне этого.
– Ему придется смириться, это свершившийся факт. Я не хотел бы потерять племянника, даже если мой брат считает по-другому.
– Бьорн хочет, чтобы я помогла Кайе очнуться, но я боюсь ей навредить. – Признаюсь я.
Асмунд медлит с ответом.
Я вглядываюсь в его лицо и пытаюсь представить, что когда-то он был таким же юным и улыбчивым, как и Бьорн, и что они с мамой так любили друг друга, что занялись любовью и сделали меня, позабыв об ответственности и о том, что сами еще, по сути, дети.
