Нэнси повторяет вопрос, добавляя вариант «я не знаю». Ответа нет.
Нэнси оглядывается на дверь. Нужно что-то придумать, на случай если Шерил Тонг зайдет узнать, что она тут делает, — ведь старшую наверняка заинтересует, что медсестра шепчет парализованной пациентке и почему вообще так интересуется ею.
— Джо, пожалуйста. Ради Тони и малышки Эви, ответь. Кто-нибудь помогал тебе похищать Эви, кто-нибудь знает, что с ней и где она сейчас? Да…
И тут Джо моргает.
— Тони знает этого человека так же хорошо, как тебя?
Джо моргает.
Ответ «да» — категоричное, неопровержимое «да».
Глава 67
Наши дни
Медсестра
Нэнси закрывает за собой дверь палаты и подходит с докладом к сестринскому посту, где только что закончила смену ее начальница.
— Пациентка моргнула, — говорит Нэнси. — Джо Дикон моргнула.
У Шерил глаза вылезают на лоб.
— Ты уверена? До сих пор она не подавала признаков жизни.
— Уверена. Пациентка моргнула только что.
О своем эксперименте она умалчивает — неизвестно, как посмотрит на это начальство. Медсестра должна знать свое место, а не применять различные неординарные техники. И не важно, что все это ради несчастной матери, чью жизнь эта самая пациентка разорвала на две половины — до и после.
Не положено.
Хорошо, что в этом случае Нэнси плевать на профессиональную этику.
* * *
На этот раз, придя на Мюриэл-кресент, где дверь ей снова открывает Анита, Нэнси застает совсем другую Тони Коттер. Во-первых, при виде гостьи она встает, а во-вторых, подходит к ней, обнимает и шепчет:
— Спасибо. Я так благодарна вам за помощь…
— Вы еще не знаете, что я принесла вам сегодня, — отвечает медсестра, которая всю дорогу ломала голову над тем, как преподнести информацию, полученную от теперь уже официально моргающей Джо. — Надеюсь только, что она не соврала.
Такое подозрение посетило Нэнси уже в палате С. Ведь, когда она в первый раз спросила, участвовал ли кто-то еще в похищении Эви, Джо не ответила. А что, если она тоже затеяла какую-то игру?
Полного выздоровления ей, скорее всего, никогда не достичь, хотя моргание — верный признак шанса на восстановление двигательных способностей. Это не то, о чем стоит говорить Тони сейчас, но Джо Дикон вряд ли когда-нибудь предстанет перед судом. А это значит, что она может заставить других поверить во что угодно, в любую ложь — ведь ей нечего терять.
Анита приносит чай, и три женщины, объединенные отчаянным желанием найти Эви, садятся в кружок.
Нэнси чувствует себя последней эгоисткой из-за того, что придется сказать сейчас, но она все равно скажет — ведь деваться ей некуда. Так что лучше сразу устранить все недоговоренности.
— У меня есть для вас новость, но я очень прошу не передавать ее никому и не называть источник информации. — Тони и Анита серьезно кивают. — Иначе я могу потерять работу, понимаете? Я и так нарушила все нормы профессиональной этики, а теперь еще вам все расскажу, а это уже называется предательством доверия пациента и разглашением личной информации.
Тони Коттер подается вперед стремительным точным движением изголодавшейся птички.
Нэнси надеется, что ее не разочарует новость.
Она коротко описывает свой метод общения с пациенткой и заодно объясняет — буквально в трех словах, — что такое синдром изоляции.
— То есть вы хотите сказать, что она все слышит, видит и понимает, хотя выглядит как манекен? — ужасается Тони. — И, наверное, смеется над нами про себя, радуется тому, что натворила?
— Ей сейчас не до смеха. Скорее, она чувствует себя похороненной заживо или заключенной в прозрачную тюрьму, откуда не может ни докричаться, ни достучаться до нас.
— Вот и хорошо, — бормочет Анита, сплетая пальцы. — Так ей и надо.
— Но теперь она может моргать, так что я задала ей несколько вопросов и получила ответы.
— Продолжайте. — Лицо Тони становится смертельно бледным.
— Это она забрала Эви в тот день…
Женщина вскакивает с места.
— Зачем? Почему она это сделала? Что она с ней сотворила? Где Эви? Где моя девочка?
Она начинает метаться по комнате, хватая себя за горло и царапая его ногтями; испускает вопль чистого, беспримесного горя.
Нэнси пугается — по неосторожности она выпустила джинна из бутылки и, не имея опыта работы с душевнобольными, не знает, что с ним делать. Кажется, она ошиблась, решив, что Тони справится.
— Простите меня. — Медсестра качает головой и встает. — Зря я на вас все это вывалила. Я лучше пойду.
— Нет, прошу вас! — Миссис Коттер бросается к ней и хватает за руки. — Пожалуйста, Нэнси, не уходите. Это просто шок. Я хочу узнать все, что вы узнали. Я должна это узнать.
Нэнси невольно смотрит на Аниту — старая женщина грустно кивает. Всего три года назад у нее были темно-каштановые волосы в мягких кудряшках. А теперь они прямые, плоские и серые, словно пепел. А сама она — хрупкая, словно ореховая скорлупа.
— Мы со всем справимся, — тихо говорит Анита, переводя взгляд с медсестры на дочь и обратно. — Что бы вы ни сказали сейчас, все будет лучше, чем тот ад неизвестности, в котором мы живем уже три года.
— Правильно. — Тони еще крепче сжимает руки Нэнси. — Мама права. Я со всем справлюсь. Расскажите мне, что вы узнали. Я справлюсь, клянусь.
И Нэнси рассказывает.
Джо Дикон ясно дала понять, что в похищении Эви участвовал кто-то еще, и этого человека Тони хорошо знает.
Тони тяжело опускается на диван рядом с матерью, и Анита обнимает ее трясущейся рукой. Нэнси делает паузу, глядя на двух женщин, объединенных общим молчанием и ужасным горем.
Наконец Тони поднимает глаза, но смотрит не на гостью, а сквозь нее.
Нэнси слышит, как гудит холодильник на кухне, как кричат играющие на улице дети. Часы тикают на камине — почти как те, в палате Джо Дикон. Странная мысль приходит в голову: интересно, как они тикают — синхронно или вразнобой?
И вдруг Тони начинает говорить. Просто удивительно, как спокойно и сдержанно звучит ее голос — ни единого следа горя и паники, которые звенели в нем совсем недавно.
— Еще раз спасибо вам за все, что вы для нас сделали. — Она берет за руку мать. — Это так много значит для нас — понимать, что вы наш друг… Вы знали Эви, и вы полностью на нашей стороне.
— Это самое меньшее, что я могла сделать, — отвечает медсестра, не сводя глаз с миссис Коттер и удивляясь, отчего та вдруг стала такой спокойной и решительной.
