Я то отключаюсь, то снова прихожу в себя — сном это назвать нельзя, я словно в пустоту проваливаюсь. Мне ничего не снится, повернуться на другой бок возможности нет, удобно устроиться — тоже, просто надо мной вдруг словно опускается черный занавес.
Потом занавес также внезапно исчезает, а я снова смотрю в потолок и гадаю, что со мной случилось и когда это наконец кончится. Когда снова получится двигаться и говорить — рассказать об Эви, о том, какая судьба ее постигла и почему это моя вина.
Когда я в сознании, то стараюсь использовать каждую секунду, чтобы вспомнить. Обрывки воспоминаний плывут перед незакрывающимися глазами, точно легкие облачка, которые гонит ветер. Одни поймать так и не удается, и они уплывают, но другие не так проворны, и стоит только схватить их за хвост, как они превращаются в белые искрящиеся шары, как будто из снега.
Правда, от старых воспоминаний порой нет никакого толку, разве что утешение.
Вот и сегодня я получаю желанную награду: воспоминание о том, как шелковистые кудряшки Эви золотыми нитями закручивались вокруг пальцев, когда она плакала и не могла уснуть, а я гладила ее по голове. И о запахе ее кожи после ванны — свежем и нежном, словно она купалась в утренней росе.
Дверь палаты распахивается, и я напрягаюсь. Конечно, никто не может прийти и просто отключить аппарат, поддерживающий во мне жизнь, но рано или поздно этот день настанет.
Внутри я воплю, бросаюсь с кулаками на прозрачные стены своей тюрьмы, бьюсь в них изо всех сил. Лишь бы они поняли, что я все еще здесь, с ними. На то они и врачи, чтобы отличать жизнь от смерти, разве нет?
Но в комнате тишина, а я лежу неподвижная и безмолвная. Застывшая в вакууме между жизнью и смертью.
Я жду знакомых голосов, медицинской терминологии. Заумной, но неспособной скрыть простую истину — врачи собираются меня убить.
Потому что так оно и будет. Если они отключат аппарат, то я умру.
Однако голос, который я слышу, мне незнаком.
— Здравствуйте, сегодня я буду заботиться о вас. Заменяю коллегу. — Надо мной на мгновение появляется сияющее улыбкой лицо. Я пытаюсь сфокусировать на нем взгляд. — Не знаю, слышите вы меня или нет, но говорить я все равно буду. Представлю себе, что вы всё слышите.
Остальные санитарки никогда не разговаривают со мной.
Лицо исчезает из поля зрения, но слышно, как она, мурлыча себе под нос, возится с аппаратом, снимает показания, что-то подсчитывает.
— На улице сегодня славно, — говорит она, принимаясь за стандартный комплекс процедур, положенный таким безнадежным овощам, как я. — Солнечно и не слишком ветрено, прямо как я люблю. Вот закончу смену и съезжу к себе на участок, повожусь там часок-другой… Что может быть приятнее работы в саду, правда?
Еще одно воспоминание проплывает мимо, но я успеваю словить его.
С самого первого дня, когда Эви начала играть в новом саду, приходилось бросать все дела и присматривать за ней.
Я специально разведала местность в день приезда, чтобы понять, насколько безопасно будет оставлять маленькую девочку одну.
Обошла дом кругом, прогулялась по соседним улицам…
И поняла, что совсем не безопасно.
Наш дом был последним в ряду. Четырехфутовый забор окружал с трех сторон поросший травой задний двор с незапиравшимися воротами. Неровная живая изгородь отделяла это место от соседнего участка. Ворота открывались в проулок, ведущий к оживленному шоссе. Соседи были жутко грубыми, женщина так просто кошмар… как же ее звали? Нет, не помню… у нее были два сына, которые целыми днями только и делали, что курили «дурь», судя по запаху из их вечно открытых окон.
Иногда я невольно задавалась вопросом: зачем человеку в здравом уме и твердой памяти понадобилось жить здесь? Какая мать потащит своего ребенка в такой район?
И поклялась, что, пока нет возможности изменить это, буду делать все от меня зависящее, дабы уберечь Эви. Буду смотреть за ней в оба глаза.
Самое печальное, что тогда я и впрямь верила, будто у меня это получится.
Но в итоге я подвела Эви. Страшно подвела.
Глава 8
Три года назад
Тони
Как часто я раздражалась на маму за то, что она совсем избаловала внучку, и вдруг все стало наоборот: когда появились осы, ее присутствие рядом стало настоящей удачей, за которую хотелось благодарить вселенную снова и снова.
Когда мы выскочили на улицу, Эви визжала, мама вопила, соседи прилипли к окнам, но только леди из дома напротив вышла, чтобы помочь.
— Я Нэнси, — сказала она, присаживаясь перед Эви на корточки. — Медсестра. Что случилось?
Мама объяснила.
— Плохо, — сказала Нэнси и, оглядев покусанные щечки девочки, потянулась к ее голым рукам.
— Нет! — Дочка уткнулась лицом мне в ногу, а руки спрятала за спину.
— Эви, эта леди только посмотрит.
— Не хочу.
— Всё в порядке. — Нэнси улыбнулась ей и посмотрела на меня. — Помажьте «Савлоном»
[4], и через пару часов опухоль спадет. Насколько я вижу, жал в ранках не осталось, так что всё должно быть в порядке.
— Спасибо вам большое, — облегченно вздохнула я. — Теперь нам не придется идти в клинику и тратить время на ожидание в очереди.
— Но на укусы поглядывайте. Если начнут отекать, краснеть и становиться болезненными, то это аллергия. Тогда сразу ведите ее в клинику. — Увидев такие же красные пятна на руках у меня и у мамы, она добавила: — И сами тоже помажьтесь.
Мы еще раз поблагодарили Нэнси и переместились в сад за домом, подальше от любопытных глаз.
Эви никак не могла успокоиться, несмотря на то, что уже устала от рыданий. Она попеременно сидела на моих и маминых коленях, то впадая в сон, то резко выпрямляясь, и в следующую минуту испуганно озирала каждый миллиметр окружавшего нас пространства.
Из сада мама позвонила своему соседу, мистеру Этериджу.
— Мистер Этеридж на пенсии, но раньше он был дезинсектором. Он знает, что надо делать.
Потом я позвонила в полицию. Пришлось назвать свое имя, адрес и номер телефона, прежде чем мы наконец дошли до дела.
— Кто-то подбросил в дом осиное гнездо, нарочно, — произнесла я и тут же сообразила, что объяснить такое постороннему человеку довольно сложно. — Мою дочь сильно покусали осы. Меня и мою мать — тоже.
— Тот, кто это сделал, все еще там? — спокойно спросил диспетчер.
— Нет, я вообще никого не видела. Цветы анонимно доставили на крыльцо.
— Осы вылетели оттуда?
