– Лучше не читай, а то долго не продержишься, – сказала Эстер. – Смотри в сторонку, думай о чем-нибудь другом. Например, о девушках.
Он честно следовал совету опытной начальницы, но потом все равно оказывалось, что голова переполнена этим. Выяснялось, что даже если смотреть в сторону, все равно видишь. Иногда Нир обнаруживал, что в памяти отпечатываются целые страницы – настолько, что он может с закрытыми глазами читать мельком увиденный текст и разглядывать фотографии. Когда виски начинали гудеть, он выключал сканер и выходил в читальный зал, где обычно сидели три-четыре посетителя и среди них – она, Рейна.
Увидев Нира на следующий же день после их первого разговора, девушка спросила, не скрывая удивления:
– Ты еще здесь? Почему? Зачем тебе это все?
– А тебе зачем? – радостно ответил Нир, довольный уже тем, что видит ее снова. – Вот и мне затем же.
– Затем же? Да ну?
Рейна подняла брови; удивление на ее лице сменилось выражением странной задумчивости. Она смотрела на Нира так, словно увидела его впервые, в каком-то новом неожиданном качестве. Так смотрят на случайного прохожего, который вдруг ни с того ни с сего объявляет, что связан с вами теснейшими узами родства. Еще минуту назад вы были уверены, что вот-вот разминетесь с ним, расстанетесь без всякого сожаления, чтобы никогда больше не встретиться вновь, и вот – на тебе! – он внезапно превращается в важную часть вашей жизни. Почему? Откуда? С какой стати?
Ниру даже стало не по себе под этим отстраненным, изучающим взглядом.
– Ну что ты на меня уставилась? – сказал он, маскируя неловкость грубостью. – Я тут работаю, поняла? На полставки, за деньги. Не как некоторые, задарма.
– Угу… – медленно проговорила Рейна, по-прежнему не отводя глаз и начисто игнорируя его слова. – Если за деньги, тогда понятно. Может, ты и впрямь пригодишься…
– Ты о чем? Что тебе понятно? На что пригожусь? Девушка улыбнулась.
– Неважно, не бери в голову. Слушай, если уж ты здесь такой большой босс, не принесешь ли мне одну папочку? Вот номер…
Рейна выудила из кармана клочок бумаги с порядковым номером дела. Ее странной задумчивости уже как не бывало; голубые глаза смотрели с обычным насмешливым вызовом.
– Ладно, так уж и быть, – буркнул Нир. – С тебя кофе.
Начиная с этого момента, она обращалась за помощью уже только к нему, минуя установленный порядок, который, как и все бюрократические процедуры, был отягощен бланками, запросами и задержками. Нир для видимости хмурился и ворчал, но тут же несся исполнять поручение.
В полдень они выходили наружу, садились на ступеньки в тени лектория и, обмениваясь короткими репликами, жевали принесенные из дому бутерброды. О себе Рейна ничего не рассказывала; на осторожные расспросы Нира реагировала с неохотой, как человек, которого силой вынуждают говорить на скучную малозначительную тему.
– Зачем тебе? – спрашивала она, морщась, будто от зубной боли. – Как меня звали раньше… ну, давай, если очень надо, я назову какое-нибудь имя… – скажем, Фатьма Абрамзон. Или, допустим, Ингеборг Свисса. Или Неваж Нокак… Или…
– Хватит, – обрывал ее Нир. – Не хочешь, не говори.
– Не обижайся, – девушка примиряюще клала руку ему на плечо. – Просто зря это. Ну чем тебе не нравится Рейна Сирота?
Нир неопределенно хмыкал, боясь пошевельнуться, чтобы ненароком не спугнуть присевшую на плечо диковинную птицу – красивую кисть с длинными сильными пальцами и коротко подрезанными некрашеными ногтями. В самом деле, чего он привязался? На кой черт ему сдалось ее прошлое имя? Отчего бы не удовольствоваться той довольно впечатляющей, хотя и намеченной лишь несколькими общими штрихами картиной, которую удалось сложить из тумана односложных ответов, обмолвок, случайно оброненных замечаний…
Нынешняя Рейна Сирота, получившая при рождении имя Неваж Нокак или, допустим, Фатьма Абрамзон, проживала в Реховоте и там же окончила школу. Окончила, как видно, довольно успешно, потому что армию отслужила в престижном отделе военной разведки. Затем училась, причем не в каком-нибудь провинциальном универе, а в Технионе, и не чему-нибудь банальному, а аэронавтике – суперромантической и супервостребованной специальности, на которую берут только самых отмороженных гениев. Снимала квартиру в Хайфе, причем, скорее всего, не одна: трудно предположить, что такая царственная красавица останется без бойфренда на почти сплошь мужском факультете.
Все это заставляло Нира поеживаться от сознания собственной посредственности. Каждая деталь предполагаемого прошлого Рейны во весь голос заявляла о безоговорочном успехе и блестящих перспективах. А ее будущее казалось заранее обеспеченным увлекательной работой, гарантированной карьерой и высоким общественным статусом. Тем загадочней выглядел текущий этап жизни его новой знакомой. Возможно ли это: вот так просто взять и соскочить со столь многообещающего маршрута, сбежать от бойфренда и от хайтека, отказаться от множества заманчивых предложений… И ради чего? Ради ежедневной возни с горой документов, невыносимых от утомительной однообразности запечатленного в них ужаса! Ради пыльных папок с обрывками писем и дневников, ради компьютерных директорий со скорбными списками и официальными справками, ради видеофайлов с подробными интервью выживших, уцелевших во всепожирающей огненной геенне Катастрофы…
Почему?
Этот вопрос ни разу не задавался напрямую, но, по-видимому, он так явственно читался в глазах Нира, что Рейна наконец не выдержала. Как-то раз, прожевав свой полуденный бутерброд, она предложила Ниру прогуляться. Предложение выглядело необычным: во все предыдущие дни девушка сразу же, едва стряхнув с колен крошки, спешила вернуться в архив, к работе. Поэтому Нир с самого начала настроился на серьезный разговор и не ошибся. Они медленно шли по безлюдным аллеям парка, и Рейна спокойным отстраненным тоном рассказывала ему историю своей бабушки, нынешней своей полной тезки. Ее голос не дрогнул даже тогда, когда она описывала то, что произошло в первых числах июля 1941 года в степном бессарабском овраге рядом с хутором старого Косты.
– Извини, но я не понимаю одного, – тихо произнес Нир после долгой паузы. – Как же тогда…
Он снова остановился, потому что не смог закончить фразу. У него еще не было случая научиться говорить о таких вещах с тем же отстраненным ровным спокойствием, которое так хорошо получалось у Рейны. Она снова взглянула на него – искоса, мельком. Глаза девушки потемнели; теперь в них стояла глубокая сумрачная тень, тяжкая упрямая сила. «Так вот ты какая, – подумал Нир. – Вот ты какая, если по-настоящему, если без шуточек и смешков». У него вдруг заныло под ложечкой.
– Как же тогда я получилась? – договорила за него Рейна. – Как тогда получилась я, если моя бабушка и все ее дети погибли в тот день в овраге? Ты это хотел спросить?
Нир молча кивнул.
– Очень просто, – сказала она. – Рейна выжила.
Она ведь не захотела поворачиваться к смерти спиной. Возможно, поэтому у убийцы дрогнула рука. Как видно, даже самому последнему мерзавцу не все равно, когда жертва смотрит ему прямо в глаза. Так что лопатка прошла по касательной. Срезала часть черепа, глаз, ухо. Было много крови. Попробуй пойми, что женщина еще жива, еще дышит. Тем более что от удара она упала в яму, которую сама же и выкопала. Убийцы забросали тело землей – нагребли кое-как, по-быстрому, сапогами. А потом взяли котомку Рейны, чтобы совсем уж без добычи не возвращаться, и ушли. Тебе на работу не надо?
