«Нет, нехорошо, – подумал он. – Я ведь обещал Эстер, что завтра выйду… А с другой стороны, какая разница? Обещания обещаниями, но месячная норма давно уже выработана. Никто не может заставить человека работать даром. Или все-таки стоит выйти, а электротехнику отложить до послезавтра?»
Так ничего и не решив, Нир припарковал мазду у калитки рядом с отцовской машиной. Отец смотрел футбол по телевизору; кивнув ему, Нир поднялся наверх. Дверь в комнату бабушки была приоткрыта. Лидия Сергеевна читала, лежа в постели. Увидев внука, она обрадовалась:
– Сереженька! Будешь ужинать? – и продолжила, не дожидаясь ответа и показывая на книгу: – Такие интересные воспоминания! Я и подумать не могла…
– Бабуля, погоди! Бабуля! – Нир взял со стола коробочку со слуховым аппаратом. – Надень! Мне нужно кое-что спросить.
Лидия Сергеевна с поспешной готовностью приладила к уху скобу.
– Такая чепуха эти аппараты… – проговорила она, смущенно поглядывая на внука. – Только шум и слышен. Ты что-то хотел спросить? Об этой книге?
Нир помотал головой.
– Нет, не о книге. О войне. Почему ты никогда не рассказывала о войне?
Бабушка удивленно вскинула брови и зачем-то стала разглаживать складки на одеяле.
– Бабуля, ты слышала, что я спросил?
– Конечно, слышала, – с оттенком обиды ответила Лидия Сергеевна. – Вы думаете, бабка уже ни на что не способна. Конечно, слышала.
– Ну так почему?
Она пожала плечами и подняла на Нира выцветшие глаза.
– Не знаю. Сначала рассказывать было незачем: все вокруг и так всё знали. А потом рассказывать было некому: никто особо не интересовался. Думаешь, твой отец хотел это слушать?
Нир кивнул: бабушка почти слово в слово повторила то, что сказала старая Рейна на видеозаписи: «Моя дочь не хотела этого слушать». Но Лидия Сергеевна расценила его кивок как выражение недоверия.
– А я тебе говорю, что не хотел! Не хотел. Это сейчас они стали газеты читать и в компьютере ругаться. А тогда никто не хотел.
– Почему, бабуля?
Она снова пожала плечами.
– Не знаю, сынок. Наверно, дети хотят видеть в родителях маму и папу. Наверно, поэтому.
– Маму и папу? – не понял Нир. – А кем бы вы стали, рассказав обо всем?
– Жертвами, – тихо ответила старушка. – Мы и были жертвами. Выжившими, уцелевшими, искалеченными физически, искалеченными духовно.
Нир молчал, и Лидия Сергеевна снова взялась за складки на одеяле.
– Можно было бы рассказать внукам, – проговорила она после паузы, – но внуки не слушают по другой причине: им неинтересно. И очень жаль, что так. Потому что вы совсем другие, Сереженька. Вы молодые, сильные, свободные… – другие. Вы можете это изменить.
Нира бросило в жар.
– Изменить? Что изменить, бабуля? О чем ты?
– Не знаю…
Оставив наконец в покое одеяло, Лидия Сергеевна беспомощным жестом поднесла к глазам обе руки и принялась разглядывать их, как будто надеялась отыскать ответ в линиях ладоней, линиях судьбы и жизни.
– Ничего-то ты сегодня не знаешь, – чуть слышно пробормотал Нир, адресуясь то ли к бабушке, то ли к себе. – Не то что в обычные дни.
– Что? – встрепенулась старушка. – Ты что-то сказал?
– Нет-нет, ничего… – он наклонился и ласково поцеловал ее в горячий лоб. – Спокойной ночи, бабуля.
– Спокойной ночи, сынок…
В своей комнате он взялся было за конспект по электротехнике, но четверть часа спустя обнаружил, что безуспешно пытается прочесть один и тот же абзац в три строки. Текст казался написанным на чужом языке, хотя каждая буква и даже некоторые слова выглядели смутно знакомыми. Нир отложил тетрадь и лег, но сон, как и электротехника, не проявлял ни малейшей склонности к сотрудничеству. Чтобы отвлечься, он снова стал взвешивать за и против завтрашней поездки на работу и довольно быстро пришел к выводу, что ехать не стоит. Можно просто позвонить утром и передоговориться с Эстер на какой-нибудь другой день. В конце концов, как-то ведь справлялись они и без него…
Приняв решение, он отключил будильник, и тут же почувствовал облегчение, словно кнопка звонка управляла не только сигналом побудки, но и неким центром беспричинной тревоги в мозгу. Теперь можно было попробовать уснуть. Нир закрыл глаза и обнаружил, что продолжает думать об Учреждении – не потому, что собирается заново решать относительно завтрашнего дня, а просто потому, что думать об этом приятно. Поначалу это показалось ему странным: что может быть приятного в набитом ужасами архиве смерти? Но затем Нир понял, что думает не об архиве вообще, а конкретно о девушке за архивным столом, и тогда уже все встало на свои места, и можно было расслабиться и без помех любоваться упрямой линией лба, царственным спокойствием рук и шеи, безупречным рисунком губ, слегка приоткрывающихся навстречу его смущенному взгляду.
Он проснулся разом, как от толчка, и сразу стал собираться, автоматически следуя вошедшему в слепую привычку распорядку. Как всегда в таких случаях, немного поразмышлять ему пришлось лишь при выборе рубашки. Перебрав несколько вариантов, Нир остановился на бежевой футболке, чей застиранный вид хорошо гармонировал с остроумной английской надписью «Не стирано ни разу». Уже застегнув ремешки на сандалиях, он бросил взгляд на экранчик часов – пять двадцать пять, пора выходить – и только тут вспомнил, как отключал будильник накануне вечером.
«Вот ведь чушь-то какая! – он с досадой покрутил головой. – Думал-думал, решал-решал – и на тебе… Что теперь делать? Ложиться снова? Тоже глупо. Поеду, пожалуй…»
Наверно, в такой ситуации его решение выглядело самым разумным. И все же, садясь в машину, Нир ощущал некоторую неловкость. Да-да, неловкость. А как еще должен чувствовать себя человек, внезапно обнаруживший, что его поступки определяются чьей-то посторонней волей, непонятно чьей, но уж точно не его собственной. Хорошо, что послушный руль, чуткая педаль газа и несущиеся навстречу знакомые сине-зеленые указатели скоростного шоссе постепенно сгладили неприятное чувство.
Подумаешь, посторонняя воля! Биг дил – решил не ехать и все-таки поехал… Сам решил, сам и поехал. Как ни крути – руль вправо, руль влево, – он и только он продолжал полностью управлять своей жизнью. Вот, к примеру, скоро развязка, надо уходить вправо. Хоп! Ушел. Решил и ушел. А вы говорите «посторонняя воля»… – ерунда, одним словом. Завтра-то он точно останется дома в обнимку с электротехникой. Да что там завтра – уже сегодня. Он ведь обещал начальнице просто прийти, не обязательно на полный рабочий день. Побегает по архиву часика три-четыре, и точка, домой. А что до Рейны… Рейна сама по себе, а он, Нир, сам по себе. Хватит! У него свои заботы, бесконечно далекие от нее: экзамены, дипломный проект, работа… И, конечно, Сигаль. Да-да, Сигаль. Он любит Сигаль, а Сигаль любит его.
Нир попытался вызвать в памяти нежный профиль школьной подруги на фоне коричневого вагона, но безуспешно. Почему-то перед его мысленным взором со странным постоянством возникала совсем другая картина. Нет, с фоном-то все обстояло в порядке: вагон не подводил, не уезжал, по-прежнему исправно парил над обрывом. Зато профиль всякий раз оказывался иным, с насмешливым, изящно очерченным ртом и упрямым лбом, обрамленным тяжелыми светлыми волосами.
