На этот случай было бы полезно иметь про запас свое контрпредложение. Если ты не можешь ни отказать, ни согласиться, то нужно увести разговор в сторону. Сначала расхвалить ее идею, создать видимость полной поддержки и согласия. Затем с сожалением указать на те или иные практические трудности. И наконец сказать что-нибудь вроде «твой план замечателен, но не в этих конкретных условиях». А потом тут же, пока она не опомнилась, предложить другой вариант, свой, заранее заготовленный. Тогда обсуждение естественным образом сосредоточится вокруг этой подмены, а о самоубийственной глупости будет забыто, хотя бы на время.
Нир удовлетворенно хмыкнул: похоже, эта хитрая тактика могла иметь успех. Вот только что придумать в качестве подмены? Он медленно ехал по темному пустому шоссе. Здесь совсем не было фонарей; свет фар, как туман по воде, скользил по серому асфальтовому полотну. Черно-белые столбики на обочине казались буйками, вкривь и вкось торчащими из поверхности моря. Но затем слева и справа потянулись скальные стенки, и Нир вдруг осознал, что морская равнина тут вовсе ни при чем, что если уж с чем-то сравнивать этот участок дороги, то скорее с туннелем и что доехал он до тех самых откосов, где недавно погибла маленькая девочка… Как же ее звали? Ах да, Май. Маленькая девочка Май.
Где то здесь… ну да. Сам не зная зачем, Нир съехал на обочину и вышел из машины. Ночь была жаркой, но ясной: время пыльных бурь прошло. Пыльные бури и хамсины бывают здесь в мае. Май вернется на следующий год, а Май – никогда. Или вернется – но только если в будущем у нее обнаружится некий «запутанный двойник», который сможет исправить случившееся. Нир усмехнулся: благоглупые фантазии заразительны. Он стоял близко к южному откосу, где стенка заслоняла от него лунный серп, и ничто уже не мешало вплотную разглядывать нависшие над туннелем крупные белые звезды.
Глаза постепенно привыкли к темноте. Наверно, по ту сторону шоссе еще остались следы катастрофы – там, где серебристая букашка-малолитражка на полном ходу впечаталась в выступ скалы, смяв в кровавую лепешку двухлетнего ребенка. Осталась краска на камне, осколки стекла, обрывки черно-желтой ленты оцепления… Отсюда не видно. Боруху, сыну одной Рейны и дяде другой, тоже было примерно столько же – два года, около трех.
«Черт подери, – подумал Нир с внезапным раздражением, – почему меня должны заботить только те перемены, которых хочет добиться Рейна? Это ведь ее личные дела, ее бабушка, ее семья. Она ведет себя так, будто весь мир вращается исключительно вокруг ее светловолосой головы. Но разве, к примеру, у меня не найдется чего-нибудь такого, что желательно было бы исправить? Хотя бы эта девочка Май… или какие-то другие люди, которых я, возможно, в жизни не видел…»
Вблизи откос не выглядел таким неприступным, каким казался из окна машины. Расщелины, выступы… да и уклон не так уж крут… Нир ухватился за удобный каменный рог, подтянулся и в три счета оказался на середине откоса. Легко! Повинуясь необъяснимому порыву, он сделал еще несколько ловких уверенных движений и выбрался наверх.
Перед ним расстилалась ровная площадка, казавшаяся в темноте бескрайней, в точном соответствии с размерами огромного черного усыпанного звездами окоема, не ограниченного здесь ничем. На юго-востоке висела полная на три четверти луна; ее свет серебрил безжизненное пространство поля, выжженного дневным солнцепеком до белизны, до каменистой кости. Растения могли удержаться на этом открытом месте разве что зимой, в недолгий период дождей. Сейчас же здесь торчали лишь редкие кустики хрусткой сухой травы.
Зато камней хватает, бросай не хочу. И шоссе просматривается превосходно, даже сейчас, ночью. А по другую сторону, где-то там, под луной, в клубящейся на краю поля темноте спит деревня. Деревня, из которой приходят убийцы маленьких девочек. Несомненно, они чувствуют себя здесь неуязвимыми: вряд ли кому-либо когда-либо приходило в голову карабкаться на скальную стенку так, как это сделал сейчас Нир. Полицейские и армейские патрули не любят ходить пешком, а потому поднимаются на откосы в машине, по крутой грунтовке, которая расположена много восточней, примерно в двух километрах отсюда. Пока патрульный джип добирается до места, можно сто раз убежать назад в деревню. Так что прятаться нет необходимости, даром что негде…
Хотя… почему же негде? Присмотревшись, Нир заметил справа от себя темное пятно большого дерева. Скорее всего, это смоковница. И как только она ухитряется пережить лето на этом раскаленном плато? Он уже было повернулся, чтобы спуститься к машине, как вдруг остановился, осененный внезапной мыслью. Ну конечно! Вот он, запасной подменный вариант, который можно предложить Рейне! Нир быстро прокрутил в голове свой план, невинный по сути, но в то же время достаточно безумный для того, чтобы показаться смертельно опасным девушке, мало знакомой со здешними реалиями.
Назад он летел как на крыльях. Рейна была стопроцентно права, отправляя его хорошенько поразмыслить: результат действительно стоил того! Завтра утром он предстанет пред ее строгими очами совсем другим человеком – уверенным и знающим, чего хочет. А впрочем, есть ли смысл ждать до завтра? Утром на шоссе могут быть пробки. Или, не дай Бог, что-нибудь случится: перекроют шоссе из-за автокатастрофы, затеют ловить беглого террориста, сломается мазда… – да мало ли что! Опаздывать к Рейне категорически нельзя – еще решит, что он струсил. Так или иначе, сможет ли он сейчас заснуть? Нет шансов. Значит, нужно по-быстрому собираться и ехать.
Отец смотрел футбол. Нир присел рядом и дождался перерыва между таймами. Они никогда не были особо близки и редко разговаривали на темы, которые не касались бы чисто практических вопросов.
Починки, покупки, уроки, домашние дела. За область чувств в семье отвечала мама, у которой и в самом деле хватало ласки на всех. А потом, после маминой смерти, казалось кощунством покушаться на эту епархию, принадлежащую ей целиком и полностью. В результате отец и вовсе замкнулся. Бывали недели, когда они с Ниром обменивались не более чем десятком слов.
– Папа, я переезжаю к другу в Иерусалим, – сказал Нир, когда судья взял мяч под мышку и двинулся под трибуны. – Временно, на месяц-другой. Так будет удобней.
– Переезжаешь? – растерянно переспросил отец. – Зачем?
– Так будет удобней, – с нажимом повторил Нир. Отец пожал плечами.
– Что ж, если так, то конечно. Когда?
– Сейчас. Соберусь и поеду.
– Вот так, на ночь глядя?..
– А чего ждать? Завтра утром у меня встреча в Иерусалиме. Ты тут не скучай, ладно?
Отец непонимающе поморгал глазами.
– Ты помнишь, что в августе мамин…
– День поминовения, – закончил за него Нир. – Конечно, помню.
На него вдруг накатилась жалость; в перерыве футбольного матча отец казался намного меньше и слабее, чем в первом тайме. Ниру захотелось обнять его, но он просто не знал, как это делается с отцами. В их семье объятия были прочно и навсегда зарезервированы за мамой.
– Ты хоть звони, Сережа, – сказал отец.
