– Послушай, – снова начал Нир. – Это настолько нечестно, что…
– Так, – еле слышно произнесла девушка.
– Что?
Она уставила на него полные слез глаза.
– Зачем ты меня мучаешь, Нир? Что ты хочешь?
Признания в письменном виде? В трех экземплярах? Что это даст тебе? Что это даст нам?
«Мы сможем жить как нормальные люди!» – чуть не выпалил Нир, но вовремя прикусил язык. С этой фразой следовало потерпеть как минимум до просмотра видео.
– Что это даст мне? – переспросил он. – Чувство доверия. Мало?
– Чувство доверия… Хорошо… – она вся подобралась и, сцепив пальцы, произнесла с монотонной интонацией, как произносят в суде формулу о правдивости показаний: – Если видео останется прежним, то я признаю, что была не права. Что, как ты выразился, система не работает. Теперь доволен?
Нир серьезно кивнул.
– Теперь доволен…
«Вот и все, – подумал он, снова выруливая на шоссе. – Теперь лишь осталось посмотреть это чертово интервью, и дело в шляпе. Надо же! Я-то готовился к длительной осаде, а проблема решилась так быстро. Знать бы только, какую цену нам обоим придется заплатить за эту терапию…»
Минут десять они ехали молча, думая каждый о своем. Когда Рейна наконец прервала молчание, ее голос звучал с нескрываемым сарказмом.
– Если ты так торопишься узнать, что там, то почему мы едем кружным путем? Что это за окольные дороги?
Нир покосился на нее и вздохнул.
– Похоже, ты ничего не понимаешь, а? Совсем ничего? Мы с тобой совершили двойное убийство. Хорошо звучит? Двойное убийство. И, учитывая состояние по крайней мере одного трупа, это будет трудно оправдать необходимой самообороной. Да и другой тоже… Я вогнал ему пулю в башку, когда он уже лежал на земле после двух первых выстрелов.
– И правильно сделал, – твердо сказала она. – Я бы и сейчас им добавила. Гады поганые…
– Правильно… неправильно… – Нир пожал плечами. – Но как минимум несколько лет за решеткой нам светят. Причем в разных камерах, что особенно удручает.
Ответом ему был короткий смешок. Левая рука Рейны нерешительно дрогнула, погладила обивку кресла, тронула приборный щиток и транзитом через рукоятку тормоза переместилась на колено водителя.
– А нельзя тут где-нибудь… – глядя в сторону, проговорила она, – приостановиться… ненадолго…
Нир свернул на обочину еще резче прежнего.
Машина еще катилась, а Рейна уже сдирала с себя одежду. Они набросились друг на друга так, как будто и в самом деле отсидели по десятку лет в одиночных камерах. Без ласк, без поцелуев, захлестываемые одним бьющим через край, неудержимым нетерпением, коротким и однозначным, как выстрел в голову.
– А-ах! – выдохнула она, сотрясаясь в пронзительной длящейся судороге, на грани, за гранью того, что может вынести истекающее любовью человеческое тело.
– А-ах! – выдохнул он, пронзенный ответным спазмом, выплескивая все свое существо в расплавленную лаву ее живота.
Потом они еще какое-то время сидели так, прижавшись друг к другу, слившись воедино, приходя в себя, как поле после взрыва, деля оставшиеся силы пополам при помощи нескончаемо долгого поцелуя, пока проехавшая машина не вернула их в реальность своим насмешливым гудком.
– Расцепляемся? – спросила она, оторвав губы от его губ.
– Угу… надо ехать…
Рейна, не торопясь, перебралась на свое сиденье.
– Ну вот, – деловито констатировала она. – Теперь можно и в разные камеры. Кстати, ты так и не объяснил мне, почему мы едем кружным путем.
– Камеры.
– Опять камеры? Да сколько можно?
– Видеокамеры, – пояснил Нир. – Нашу мазду видели там под откосом и наверняка записали номер. Значит, это зацепка для полиции, зацепка пока единственная, и потому ее проверят раньше всего. Машина записана на меня. Сначала они придут ко мне домой, в Эйяль. Не найдут и станут смотреть материалы с видеокамер, чтобы выяснить маршрут мазды. Проще всего анализировать те камеры, которые стоят на скоростном шоссе – их и посмотрят в первую очередь. Если бы мы ехали, не задумываясь об этом, то очень быстро привели бы ментов прямиком в твою иерусалимскую квартиру.
– А на этих шоссе нет камер?
– Есть. Но, во-первых, их не так много, во-вторых, не все в рабочем состоянии, а в-третьих, эти материалы труднее собирать и анализировать… В-четвертых, мы не будем проезжать через блокпосты, потому что, возможно, там уже ждут. Так или иначе, они до нас доберутся, в этом даже не сомневайся. Вопрос лишь в том, сколько времени мы выиграем. Может, сутки. Может, пару суток. А может, и пару часов.
– Так мало… – пробормотала она. – Нам осталось так мало…
Нир взял ее за руку и крепко сжал.
– Ты ведь знала, что это может кончиться как угодно, правда?
– Правда, – кивнула Рейна. – Но мне жалко тебя.
Ты ведь никак…
– Я с тобой, глупая, – перебил он. – Без тебя мне все равно не жить. Где ты, там и я. Пусть и в разных камерах.
– Сам ты глупый…
Так они и ехали, взявшись за руки, по внутренним дорогам Самарии и Биньямина, а вокруг желтели холмы, выгоревшие до каменной кости своих хребтов, источенных резцом времени, перед чьим молчаливым упорством не устоял еще никто, никогда, нигде. Могли ли разжалобить этого безучастного токаря они, двое влюбленных, столь уязвимых и слабых перед несметными остриями наставленных на них угроз? Да и пристало ли им просить его об отсрочке – ведь не кто иной, как они, осмелились бросить вызов ему, седому мастеру, обрушившему в море забвения не один континент. Не кто иной, как они, тешили себя безумной надеждой обратить вспять неумолимое движение резца, изменить свершившееся прошлое… И чем? Что они собирались противопоставить этой титанической мощи, одним махом стирающей с лица земли империи и горные цепи? Что? Свои крошечные личные судьбы? Ничтожные комочки своей смертной, алчущей, жаждущей, страдающей, ненадежной плоти? Безумцы и глупцы, глупцы и безумцы…
Что ж, они и не просили для себя ничего, заранее готовые удовольствоваться любым итогом. День умирал, цепляясь за дорогу все удлиняющимися щупальцами теней. Отяжелевшее, распухшее от усталости солнце медленно сползало за холмы, и земля, почуяв запах приближающейся ночи, осторожно приоткрывала закупоренные жарой поры.
Когда, сделав круг через иерихонское шоссе, они въехали в Маале Адумим, уже сгущались первые сумерки. Нир поставил машину на огромной стоянке местного торгового центра. Дальше они двигались на городских автобусах с двумя пересадками и еще немного пешком. До иерусалимской мансарды добрались уже в темноте. Вошли и без сил рухнули на прохладный каменный пол. Затем Рейна отправилась под душ, а Нир включил телевизор, где как раз начиналась программа ночных новостей. В конце выпуска диктор объявил о зверском убийстве двух палестинцев.
