– Красиво! – воскликнула Рейна. – Вы молодец!
– Ага, – согласился таксист. – Они там еще две недели стояли, встречали и провожали меня, как лучшие друзья. Я бы и в гости их позвал, но не рискнул. Мало ли кто что подумает… А потом их сменила другая бригада, и все стало как прежде. Такая вот история.
Вопреки опасениям, пробок по дороге не оказалось: всего полчаса спустя они уже свернули на север и проехали Петах-Тикву. Шофер повеселел еще больше: поездка получалось удачней не придумаешь.
– Я это все к чему… – сказал он, со значением подмигивая в зеркальце. – Человек, он всегда человек, если с ним по-человечески. Не так?
– Вот именно, если, – отозвался Нир. – Ты мне о блокпостах не рассказывай. Я сам на них, если только чистое время сложить, месяцы отстоял. Много чего видывал. В том числе и женщину, якобы беременную, у которой взрывчатка была вокруг пояса обмотана. Она ведь тоже мимо таких лейтенантов ехала, охала, страдания изображала. Чтобы мы потом после взрыва в автобусе маму или сестренку того лейтенанта от стен отскребали. И не целиком, а по кусочкам. А вместе с ней еще десяток-полтора таких же мам и сестренок.
Водитель неопределенно крякнул – не то с досадой, не то с сомнением.
– Зачем ты так? – с упреком прошептала Рейна.
– Знаешь, парень, от чего все беды? – помолчав, проговорил араб. – От разных богов. От того, что люди разным богам молятся и в разных храмах. Вот если бы мы с тобой в один храм ходили, разве было бы о чем спорить? Кроме как о мелочах, но мелочи не в счет. От мелочей не умирают…
– Останови нам тут на автобусной станции, – сказал Нир. – Это справа от перекрестка.
– Я знаю, где это, – кивнул таксист и махнул рукой, словно отгоняя неприятные мысли, грозящие омрачить хорошее настроение. – Но это все временно.
– Что временно? – не понял Нир. – Станция или перекресток?
– Разные храмы, – отвечал араб, съезжая с автострады и заворачивая на площадь. – Скоро останется один храм и один Бог. И тогда уже…
– Один? – переспросил Нир. – Это какой же, интересно знать?
Таксист метнул на него быстрый взгляд и остановил машину.
– Ну вот, приехали.
Нир расплатился.
– Как тебе это нравится? – сказал он, глядя вслед отъехавшему автомобилю. – Один Бог ему нужен, но не какой-нибудь абы какой, а вполне конкретный, Аллахом называется. Ради всеобщего счастья на земле. И тогда уже все устаканится и не нужно будет никаких блокпостов.
Но Рейна едва слушала его. Непривычное состояние бегства тревожило ее, наполняя душу тоской и безотчетным страхом. На первом этапе, пока они добирались до такси, и потом, в дороге, это чувство еще можно было как-то подавить, заткнуть подальше, спрятать за текущей конкретной целью. Но теперь, на открытом пространстве площади, она особенно остро чувствовала свою катастрофическую незащищенность, как мышь на голом бетонном полу. В этот момент больше всего на свете ей хотелось бы убежать, скрыться от чужих и, возможно, враждебных глаз. Вот только куда бежать? Где искать укрытия? И как долго они еще продержатся без крыши над головой, без машины, без телефонов, с весьма ограниченным запасом денег?
– Ну и куда теперь? – спросила она, тоскливо озираясь вокруг.
Нир погладил ее по спине.
– Посиди пока тут, ладно? Мне нужно найти телефонную будку…
«А и в самом деле, куда теперь?» – думал он, шагая через площадь к одному из немногих уцелевших здесь автоматов.
Надо же, как все перевернулось… Еще совсем недавно Рейна высокомерно поучала его, ставила условия, диктовала, указывала, а он, дурак дураком, лишь смотрел ей в рот и кивал, как китайская собачка под задним стеклом автомобиля. И вот прошло всего два дня, а она уже надеется только на него, на его способность изобрести, а затем и осуществить какую-нибудь особо хитрую задумку, которая волшебным образом поможет решить все их проблемы – в прошлом, настоящем и будущем. Подобная безоговорочная вера могла бы польстить кому угодно. Если бы еще у него был хоть какой-то план, хотя бы примерный, пусть даже в форме самых первоначальных наметок… Но в том-то и дело, что никакого плана не было, вообще ничего, ноль, гурништ мит гурништ, как говаривала в похожих случаях бабуля.
Обычно в такие моменты Нир действовал согласно верному армейскому принципу ориентирования в незнакомой обстановке: делай только то, в чем стопроцентно уверен, то, что пришлось бы сделать в любом случае. Продвигайся метр за метром, осторожно, расчетливо, не задумываясь о будущем и заботясь лишь о том, куда поставить ногу в следующее мгновение. Ведь все ближайшие решения обычно еще и очевидны. Если нельзя оставаться в иерусалимской мансарде, следовательно, необходимо как можно скорее покинуть ее. Если тебя могут вычислить по мобильным телефонам или кредитным картам, значит, нужно избавиться от того и от другого. И так далее – шажок, другой, третий. Сейчас им кровь из носу требовалось раздобыть машину, затем какое-нибудь укрытие, жилье. А потом… – а потом и думать будем потом…
Найдя работающий автомат, он набрал номер.
– Ну ты даешь, братан! – выпалил Шуки, едва услышав его голос.
– Стоп, – остановил друга Нир. – Есть разговор.
Ты ведь на работе? Можешь подъехать прямо сейчас? Это недалеко, минут десять.
– Нет вопросов, подъеду, – ни секунды не колеблясь, отвечал тот. – Где именно?
Нир объяснил и повесил трубку.
– Ну ты даешь, братан! – повторил Шуки, когда они встретились.
– Скажи чего-нибудь новенькое, это я уже слышал, – невольно улыбнулся Нир. – Как дела? Все в порядке?
Разговаривали в машине с глазу на глаз; Рейна дремала на скамеечке под навесом автобусной остановки.
– В каком порядке, в каком порядке… – возбужденно проговорил Шуки. – Ты посмотри на себя, братан: голова перевязана, морда распухла. А главное – менты тебя ищут. Повсюду уже побывали – в телемаркетинге, в поселении. Слухи всякие ходят. Что, мол, это ты арабесов на шоссе пристрелил. Правда? Нет?
Нир покачал головой.
– Тебе лучше не знать.
– Значит, правда, – констатировал Шуки. – Ну ты даешь, братан! Ну ты даешь!
– Тебя что, заело? – поинтересовался Нир. – Шуки, мне помощь нужна. Полиция с тобой говорила?
Шуки серьезно кивнул.
– Само собой. И не только полиция. Кто только со мной не говорил… Отец твой, например. Его вообще на допрос таскали. А что он может сказать? Ничего не может. Даже я, твой кореш ближайший, ничего не могу.
– О чем тебя спрашивали?
– О пистолете твоем. О том, куда ходишь, с кем дружишь, с кем общаешься. Будто ты террорист какой-то с целой бригадой помощников.
– Что сказал?
– А что я мог сказать? – пожал плечами Шуки. – Правду сказал, так всего проще. Что пистолет ты никогда не носил, что он у тебя под кроватью валялся, по глупости купленный. Что политикой ты не интересовался, а если бы даже и интересовался, то времени на эти глупости нет у работающего студента. Что друзей у тебя не так много, а те, что есть, сугубо положительные законопослушные граждане, как, например, я. Или Сигаль Кимхи.
