Сообщение об открытии Толстовского музея в Петербурге. 1911
Сохранился черновик ответного письма С. Ф. Платонова, из которого следовало, что ему в случае вхождения музея в Пушкинский Дом импонировала идея распределения его материалов по разным отделениям. Вопрос о самостоятельности музея, таким образом, снимался
[1290]. 27 сентября 1929 года Президиум АН СССР постановил необходимым включение Толстовского музея в состав Пушкинского Дома. 4 октября В. И. Срезневский, надеясь на помощь и поддержку А. Л. Толстой, вопрошал в письме к ней: «Как спасти музей?»
[1291]
Однако его послание уже не застало Толстую, в это время она ехала через всю Россию в Японию для чтения лекций о Л. Н. Толстом.
В конце года в письме Т. И. Полнеру, эмигрировавшему еще в 1919 году, А. Л. Толстая подвела итоги своего советского опыта:
«Теперь вы, эмигранты, может быть, спросите нас, живших все время под угрозой тюрем, спасавших друг друга, спасавших остатки русской культуры: Ну что вы там, советские граждане, спасли хоть одну часовенку XVII века? Да, спасли. Но мы издерганы, измучены, в нас нет живого нерва. Мы лгали, спасая, мы подлаживались частенько… Мы делали то, что было нам отвратительно. Мы работали по 16 часов в сутки. Мы напуганы террором, мы измучены нищенством, мы исстрадались страданиями мужиков, рабочих, страданиями лишенцев…
И вот я позорно бежала. Нет, не позорно. Я почувствовала, что моя совесть, которая растягивалась, как резинка, может погибнуть. Дальше тянуться некуда. Я уехала»
[1292].
«Я уехала поздно ночью, – писала она в книге «Дочь». – Меня провожали только несколько человек из самых близких моих служащих. Все сели. Кто-то всхлипнул. Я не могла говорить и изо всех сил удерживала рыдание и слезы, застилавшие глаза. 〈…〉 Мы проехали той же дорогой, минуя главный дом, по которой почти двадцать лет тому назад уехал навсегда из Ясной Поляны мой отец: мимо яблочного сада, по плотине мимо большого пруда, мимо школы, больницы…
На кого я все это оставлю? Вернусь ли я?
Нет, лучше не думать, не смотреть… Сломать все, чем жила… сразу»
[1293].
Это произошло в октябре.
В ноябре в Ясной Поляне открылась больница, строительство которой было начато Александрой Львовной Толстой, – сделанное ею для людей продолжало жить.
Глава VIII
Эмиграция: Франция, Япония, Италия
В1925 году Татьяна Львовна, директор Толстовского музея, была командирована наркомом просвещения А. В. Луначарским во Францию для чтения лекций о Л. Н. Толстом в связи с предстоящим юбилеем – столетием со дня рождения писателя. Необходимые визы были получены благодаря президенту Чехословакии Томашу Масарику, который в свое время был знаком с Л. Н. Толстым. 30 марта 1925 года Татьяна Львовна с девятнадцатилетней дочерью приехали в Прагу
[1294], затем отправились в Вену, где несколько недель провели у знаменитого актера Сандро Моисси. Ранее он предложил Татьяне Львовне совершить совместное турне по Европе – она читала бы лекции, а он исполнял бы роли в толстовских спектаклях
[1295]. Задуманное турне не состоялось.
Из Вены Татьяна Львовна писала брату Сергею и его жене:
«Ну, друзья мои, закружились мы тут так, что просто страсть. С утра до ночи или нас куда-нибудь зовут, или сидят корреспонденты, или снимают фотографы». Корреспондентам, сетовала она, приходится рассказывать «о Ясной Поляне, о музее, о предстоящем столетии и т. д., и опять и опять повторять то же самое очень скучно, тем более что некоторые ничего о Толстом не знают и приходится им рассказывать с азов. 〈…〉 То каждение (не знаю, так ли надо произнести имя существительное от слова „кадить“), которому мы подвергаемся, – тяжелое. Я отлично сознаю, что, помимо того что я, разумеется, его совершенно не заслуживаю, а принадлежит оно имени отца, – помимо этого, я знаю, что многие делают это по обязанности, а многие просто из денежной выгоды, чтобы я дала сведения для газет, чтобы я способствовала получению какого-нибудь права на издания, переводы и т. п. Есть и настоящий интерес у некоторых; вообще, австрийцы отзывчивы и впечатлительны.
