И все же Татьяна Львовна решила остаться в Европе еще на полгода: она, как ей представлялось, несла ответственность за дело отца. «Мне кажется, что я здесь нужнее, чем в России, – там вас так много работает в толстовском деле, а тут я одна, – писала она Николаю Гусеву 12 января 1926 года. – Мне очень много удалось сделать, чтобы поднять интерес к Толстому, которого стали очень основательно забывать в Европе. 〈…〉 Мне кажется, что я только что стала укреплять здесь свое доброе имя и доверие к себе, – это было не очень легко: к детям Толстого относились недоверчиво
[1308], – и жаль это нарушать. На этой неделе читала по-французски, по-русски и по-английски. Двадцать третьего еду опять в Лондон. А в марте, вероятно, буду в Италии»
[1309]. Ее «усиленно» звали в Америку
[1310].
Обложка книги Л. Л. Толстого. 1924
В Париже настороженное отношение к детям Толстого вызвал, по всей вероятности, Лев Львович Толстой, выступивший в апреле – июле 1922 года с несколькими публикациями, а в 1923 году он опубликовал в Праге книгу «Правда о моем отце»
[1311], которая потом была несколько раз переиздана. В ней Лев-сын говорит о «великом подвиге этой редкой женщины» – Софьи Андреевны Толстой
[1312]. Звучал и голос Александры Толстой
[1313]. Татьяна Львовна отстаивала другую, нежели брат и сестра, позицию, стремясь соблюсти объективность и эмоциональное равновесие в рассказе о драме толстовской семьи. Разлад между детьми Толстого не был преодолен, и современники понимали это.
Было и такое мнение о деятельности детей Толстого в Европе: они всего лишь зарабатывают себе на жизнь и, ничем не гнушаясь, используют в своих статьях и лекциях историю гениального отца. Максим Горький, живший тогда в Италии, с неприязнью отреагировал на известия о лекциях старшей дочери писателя: «Татьяна Толстая разъезжает по Европе, читая для развлечения всеядной публики доклад „Семейная драма моего отца“. Сие бесстыдство вызывает утешительную мысль, что некоторые родители и после смерти своей полезны детям»
[1314]. Подобный упрек в какой-то степени можно было бы отнести к Льву Львовичу, но история об этом сыне Толстого особая и непростая. Однако вряд ли справедливо столь безапелляционно, как это сделал М. Горький, свести лекционную деятельность Татьяны Львовны к корыстной цели. Дочь Толстого была и оставалась благородным человеком, продолжавшим служить своему отцу.
Две Татьяны, мать и дочь, с самого начала испытывали материальные затруднения. Гусев настойчиво звал их в Москву, а старшая Татьяна отвечала ему: «Эх, дорогой Николай Николаевич, кабы Вы знали, как я здесь мало развлекаюсь и как мне хочется домой к своему делу. Но ехать нам не на что. У меня 3500 фр〈анков〉 долга, и на днях надо еще платить за квартиру, и еще другие долги! Мы с Таней работаем, как лошади, скучную, никому не нужную работу…»
[1315]
Месяцем ранее Татьяна-младшая писала Владимиру Жданову: «У нас сейчас мрачно. На меня напала такая тоска по Москве, вроде как в первые дни. А ехать мы сейчас не можем – сидим без копейки денег. Мама зарабатывает портретами, а я служу». Молоденькая Таня вместе с двоюродной сестрой Сашей устроились в ателье
[1316], где они изготовляли искусственные цветы, а Татьяна Львовна, помогая им, раскрашивала коробочки. «Так мне надоело тут жить! – восклицала Татьяна-дочь. – Ведь вся жизнь сейчас уходит на эти мои цветы. Кончаю я в 6 вечера и так устаю, что только и мечтаю лечь. Правда, для этого не стоит жить тут… Мама бодра, но и ей надоело. И мы с большой любовью говорим об улице Кропоткина»
[1317]. И позднее она же вспоминала: «В Париже мы жили на деньги, заработанные мной и мамá, которые она получала за свои лекции и статьи. Бывало, этих денег едва хватало к концу месяца. Никогда не забуду, как нам много помогали французские друзья. В свободное от лекций и статей время мамá занималась хозяйством, вязала шали»
[1318].
Еще Татьяна Львовна делала кукол, наряжая их в национальные русские костюмы. Дело в том, что с молодости она собирала старинные русские национальные платья и в Европе не отказалась от своего увлечения (теперь уже в кукольном формате): в Париже – надеясь заработать деньги, а в Италии (после замужества дочери) – получая удовольствие.
Довольно долго Татьяна Львовна полагала, что вернется, однако потом приняла решение остаться, в декабре 1926 года она была освобождена от музейной службы по личной просьбе. С ноября хранителем дома Л. Н. Толстого в Хамовниках был назначен профессор М. А. Цявловский, а заведующей Объединением мемориальных музеев при сохранении должности заведующей музеем «Ясная Поляна» – А. Л. Толстая.
