Обложка книги Т. И. Полнера. 1928
Обложка издания, подготовленного Ю. И. Айхенвальдом. 1925
К семейной драме Толстых интерес в европейском обществе со временем не ослабевал. Возникает вопрос: с чем это связано?
О 1920-х годах современный историк литературы Е. Пономарев писал: «Центральный мотив всей эмигрантской литературы – исключительная сложность Толстого. По мнению практически всех авторов, дать исчерпывающее определение Толстого невозможно. 〈…〉 С этой же точки зрения по-новому рассматривается семейная трагедия Толстых. О ней пишут по обе стороны границы. Ю. И. Айхенвальд публикует в 1925 году в Берлине книгу под заглавием „Две жены“, в которой соединяет воспоминания С. А. Толстой и А. Г. Достоевской. Т. И. Полнер выпускает книгу „Лев Толстой и его жена. История одной любви“. В Москве выходит исследование В. А. Жданова „Любовь в жизни Льва Толстого“. Общим является стремление примирить правду Толстого с правдой его жены»
[1396].
Однако в целом культурная ситуация была сложнее. «С другой стороны, – как отмечает тот же историк литературы, – по окончании Гражданской войны в эмиграции усиливается критическое отношение к Толстому – к его нравственной проповеди и социальной теории. Многие деятели эмиграции говорят о необходимости борьбы с идеями Толстого, сыгравшими, по их мнению, далеко не последнюю роль в разрушении России. 〈…〉…восприятие Толстого как идейного предшественника революции было распространено в эмиграции долгие годы»
[1397].
В 1920-е годы в Европе появились многочисленные статьи и книги о Л. Н. Толстом, проходили диспуты. В феврале 1926 года отметили 15 лет со дня кончины Л. Н. Толстого, на Толстовском вечере выступила Сухотина-Толстая, Куприн, Бальмонт, Хирьяков, Саломон
[1398]. В марте 1927 года Татьяна Львовна писала брату Сергею: «Здесь в Сорбонне каждую пятницу проф. Кульман читает лекцию студентам о Льве Толстом. Это длится уже второй год. Я иногда хожу слушать и всякий раз возмущаюсь до глубины души тупостью, непониманием и искажением личности и взглядов Толстого. Поистине „глуп как профессор“, как говаривал отец. А еще на днях слушала лекцию Ив. Бунина о том, как он был толстовцем. Это было очень трогательно, хотя и без сочувствия к толстовству»
[1399].
28 января 1930 года состоялось толстовское заседание Франко-русской студии, свои доклады прочли тот же Николай Кульман, Станислас Фюме, а в дискуссии приняли участие Татьяна Сухотина-Толстая, Николай Бердяев, Марк Слоним, Кирилл Зайцев, священник Леон Жилле и др.
[1400] Во время этих диспутов не раз возникало напряжение: выступающие по-разному оценивали значение и религиозно-философские взгляды Льва Толстого. В центре тех споров стояли важнейшие для людей переворотившегося мира вопросы. И старшая дочь продолжала нести свою вахту, принимая восторженные отклики о Толстом и отражая ожесточенные нападки на него.
Старшие дети Толстых заботились о памяти не только отца, но и матери. Сергей Львович прислал из Москвы копию с дневника С. А. Толстой со времени ее замужества. Рукопись была сопровождена его предисловием и комментарием. Предполагалось, что в Москве дневник будет издан в августе 1928 года, и старшие дети, Сергей и Татьяна, решили опередить появление плохих переводов с русского на европейские языки (между Советской Россией и европейскими странами не было литературной конвенции) и одновременно опубликовать дневник в Европе. Татьяна Львовна полагала, что можно сделать перевод на чешский язык и издать его в Чехословакии, а на французский язык она переведет дневник сама. Впрочем, брат и сестра беспокоились напрасно: в Москве издание дневника растянулось на несколько лет: он выходил частями – в 1928 (первая часть), 1929 (вторая часть), 1932 (третья часть), 1936 (четвертая часть) годах
[1401].
В дневниковой записи от 22 мая 1929 года Татьяна Львовна отметила:
«Вчера в „Последних новостях“ был фельетон о дневнике матери, второй части. В последнее время в воздухе носится не только оправдание, но сочувствие ей и в противовес осуждение отца.
Когда я взялась ее публично защищать – я не сделала этого.
Обложка книги В. А. Жданова. 1928
Обложка книги А. Л. Толстой. 1928
Конечно, отец был тысячу раз прав, когда отказывался кому-либо когда-либо возражать на все клеветы, нападки, подделки.
Можно молчать, когда на тебя нападают. Но когда нападают, не понимая, на самых близких и любимых людей – трудно молчать. А со стороны подбивают: „Вы не имеете права молчать. Всякий скажет, что если дети молчат – значит говорят и пишут правду“»
[1402].
